— Значит, я шлюха? — крикнула я. Всё это уже начинало злить. Видел бы он настоящих шлюх!.. — Я — нормальный человек и свободная женщина и делаю что хочу, в конце концов. А ты ори в другом месте, я твой террор терпеть не намерена,
— уточнила я в пустоту.
— Это по-вашему ты — свободная женщина, — выскочил он из ванной. — А по-нашему — ты просто блядь, дешевка. Этот с губами, тот с ушами, третий с глазами!.. Ты посмотри, с кем у тебя все это происходит?.. Сама же рассказывала!.. — оскалился он в злой улыбке. — Один все о покойной жене вспоминал, второй тебя обокрал, у третьего никак не вставал, четвертый вонял, как свинья, пятый дрочил, как кролик! Это же всё мразь, ублюдки!.. И что это за связи — одна ночь, две недели, пять встреч?.. И с кем из этих недоносков тебе было хорошо?.. Сама же недавно признавалась, что даже кончить по-человечески ни разу не смогла!..
— А вот это не твое дело — указывать мне, с кем и как мне кончать! Этого не хватало! — Я тоже начинала злиться по-настоящему. Сказала ему как близкому человеку, чтобы посмеяться вместе, а он истерики закатывает!.. Было бы с чего!.. Спокойным тихим голосом (как бабушка учила успокаивать мужчин) я начала все с начала: — Это такое время… Время опыта… Ты же имел много женщин?.. Ну и я хотела пробовать. Опыт жизни. Ну и вот. Мне двадцать три, и я живу как хочу!
Судорожно одеваясь и борясь с вывернутым рукавом рубахи, он закричал:
— Я, идиот, жду ее из Франкфурта, а она едет на неделю поработать — и вот, пожалуйста!.. Перс с губами!.. А из племени хуту не пробовала?.. Они, говорят, после совокупления особые танцы танцуют — тоже опыт!.. — начал он показывать эти танцы, налетел на стул и с размаху сел на него. Помолчал. Потом спросил: — А зачем вообще тебе этот опыт?
Я с готовностью начала объяснять, что женщины с опытом — более свободны, могут выбирать, спорить, сравнивать, лучше понимать. Зачем любой опыт? А те, кто ничего, кроме своего мужа, не видел, — те просто инвалиды и забитые существа под чадрой:
— Здесь не Арабистан, где несчастная женщина имеет право видеть только два дома: родителей и мужа. Даже дорогу от одного дома до другого она не должна видеть, по телевизору говорили.
— Дорога и есть самое опасное. — пробормотал он, посмотрел на меня по-бычьи, допил коньяк и с размаху швырнул рюмку в мусорное ведро; потом, заметив за холодильником бутылку вина, схватил ее. Но открыть было нечем, и он стал своим карманным ножом проталкивать пробку.
Видно было, что гнев распирал, душил его. Лучше на него не смотреть. Нож не шел, и он с размаха ударил по нему пепельницей. Пробка влетела внутрь, а вино выплеснулось на стол. Он отпил несколько глотков:
— Старая история: художник любит шлюху, а шлюха любит всех. Я хочу забыть тебя!.. Всё, с меня хватит!..
Я возмущенно фыркнула, но промолчала, хотя ощущение ошибки не оставляло меня. А почему, в конце концов, я должна что-то скрывать?.. Моя жизнь — это моя жизнь. Ну и вот. Нельзя сдаваться и показывать слабину, еще бабушка учила. Как у него потемнели глаза и вздулись вены на лбу!.. Надо быть осторожнее…
Было уже совсем темно. Его облик расплывался в темноте. Мутное пятно. Около раковины светлела капуста, блестел салат.
— Почему ты хочешь меня забыть?.. Разве нам плохо?.. — взяв себя в руки, начала я вновь терпеливо объяснять. — И у тебя были женщины!.. А я, между прочим, точно такой же человек, как и ты!.. И мы в Европе, а не на Востоке, не забывай!
— У меня никого, кроме тебя, нет!.. И пока мы вместе — у меня никого не было. И разве я тебе когда-нибудь вообще говорил о каких-нибудь своих женщинах, вспомни?.. Я ни разу за эти четыре года ни слова не сказал ни об одной из них!.. Это свинство — одной женщине рассказывать о другой. А сколько историй ты мне уже рассказала?.. — он отпил из бутылки.
— Я не могу врать, ты же знаешь. И притом у меня тоже никого не было. По-серьезному, я имею в виду, — сказала я, натягивая колготки и укутываясь плотнее в плед (из рам тянуло сквозняком, а за окном шел молчаливый снег).
— Лжешь, фашистка! А рыбьи губы?
— А это просто так, эпизод, да еще во Франкфурте!.. При чем вообще ты? — искренне удивилась я.
— Приехали!.. — Он вскочил на ноги. — Франкфурт, между прочим, в двух часах отсюда!.. Дай мне шкалу твоей верности, чтоб я знал черту, за которой ты говоришь себе: «До сих пор я ему верна — а вот тут всё, моя верность кончается, тут я свободна!» Где эта шакалья шкала? Где эта чертова черта?.. Очевидно, у вас, баб, это как автобусные проездные: в этой зоне я еще верна, а отсюда уже все, можно блядовать?.. Так, что ли?.. Я еще понимаю, когда ты подолгу где-то торчала, это понять можно… — Он сделал затяжной глоток. — Но Франкфурт-то — вот он, рядом!.. Сколько же километров и дней отделяют тебя от измены?.. Где точка отсчета?.. Год в Италии на курсах?.. Понятно — далеко и долго, аргумент. Полгода во Франции на стажировке?.. Ясно, само собой, жабоедов попробовать. Три месяца на отдыхе в Испании?.. Как же, сам бог велел: солнце, сальза, тореро, паэлья, серенада, кастаньеты… Две недели во Франкфурте?.. Конечно, почему бы нет?.. У этого губы толсты, у того хвост узорен!.. А полчаса, дверь соседа?.. А?.. Забежать, освежиться на минутку?.. Вот что такое шлюха, ясно теперь тебе?.. Все, с меня хватит. Я не хочу быть с женщиной, которая трахается с заезжими персами. Кстати, будь жив твой дядюшка-эсэсовец Пауль, он бы тебя научил, как должна вести себя настоящая германка!.. Жила бы ты при Гитлере, он бы тебе показал персов с неграми!.. Живо бы в концлагерь угодила, гадина! Там тебе место!