— но будет уже поздно… Если бы ты еще влюблялась, всё бывает… Но чтобы так, просто, из-за ничего отбросить, откинуть, отогнать, как назойливую муху, любящего тебя, проверенного, близкого человека — этого я не понимаю и не хочу понять…
Извини, что в письме мало ласковых слов, но где их взять после всего?.. Я не только обижен, но и оскорблен. И всё равно ты — как наваждение: я скучаю без твоих медовых глаз, мне одиноко без твоего голоса, мне холодно без твоих ласк, мне трудно без твоих рук. Жизнь сера, уныла и невыносима без тебя. Я — как царь без слуг, художник без глаз, воин без рук, пастырь — без Бога. Мираж, гипноз, болезнь, паралич, чума, холера — вот что такое любовь.
Я знаю, что наверняка мои слова покажутся тебе смешными (так бывает, когда предательство уже совершено), но все-таки я хотел бы сказать тебе их.
Твой сумасшедший старичок».
И еще сказочными буквами приписано какое-то слово, которое мне никогда не понять, только разглядывать: «miyvarxar»8.
Он прав: я именно так и делаю, безмозглая, бездушная дрянь — отбрасываю близкого, любимого человека, верного и желанного!.. Это не только глупо и подло, но и неправильно. Он дает мне больше, чем остальные. Теперь я уверена, что люблю его.
Я смахнула слезу и посмотрела на телефон. «Ну, пехота, вперед!» Только вот кому звонить первому?..
12
Телефонный звонок разбудил его. Опрокинув пустую бутылку, он схватил трубку и услышал:
— Счастливого Рождества тебе! Ты исчез — решила сама позвонить. Не помешала?..
— Нет, как ты можешь помешать, — пробормотал он. — Где ты?
— Дома, на севере. Бабушке плохо.
— А не от любовника ли звонишь?.. — спросил он с подозрением: может, еще потешаться вздумала из чужой постели? — И услышал:
— Нету никакого любовника.
Этого он не ожидал и выдавил неуверенно:
— Как это?.. Был же?..
— Нету, пропал.
— Серьезно? — переспросил он с надеждой.
— Серьезно. Он обиделся, когда узнал, что у меня есть ты, и сказал, что такого тройного союза не потерпит. И всё, разрыв. Радуйся — я пожертвовала им ради тебя. Ты доволен?
Он молчал.
— Ну и вот, — продолжала она. — Я много думала в эти дни и хочу сказать, что, если хочешь, пусть всё будет как раньше. Если ты этого, конечно, еще хочешь… Давай еще раз попробуем. Мы не раз ссорились, а потом всегда бывало еще лучше, правда?..
После этих слов он уже мало соображал, о чем говорилось дальше. Она его любит!.. И хочет, чтобы всё было как прежде, как раньше!.. Конечно, что может быть лучше этого?! И как может быть иначе?!
Камень свалился с души, дал дорогу радости. И от этого буйного ликования, от желания сделать ей приятное, от головокружительного восторга — ведь если любишь, то хочешь, чтобы любимый человек был счастлив! — он торжественно объявил:
— Ты знаешь, я тоже много думал и пришел к выводу, что ничего никому запретить нельзя. И не надо. Если ты пожертвовала ради меня кем-то или чем-то, то и я пожертвую своей ревностью: делай что угодно. Если ты, к примеру, хочешь с кем-нибудь встречаться и даже спать — хоть с чертом-дьяволом! — то и встречайся, и спи, если это тебе надо. Нужны тебе игрушки — пожалуйста, оставь их себе, мне до них дела нет!.. Наши отношения теперь будут другие… демократические: я о твоих делах знать не знаю, ты о моих слышать не желаешь…
Какой-то червь сверлил изнутри, что всего этого говорить не стоит, что это лишнее, ненужное, а может, и неправильное. Но волна великодушной мудрости и широкой щедрости несла его всё дальше:
— Ты — человек! Никто никому ничего запретить не в силах!.. Что от того, что я буду говорить тебе: не делай того или этого?.. Запретный плод слаще всех. А если надо скрывать от людей наши отношения — будем скрывать. Заговор сближает. Мне всё равно. Будем тайными любовниками, сообщниками, заговорщиками!.. Если надо, я не буду к тебе приходить, ты приходи ко мне: поздно, когда все спят, тихо поднимись по лестнице, проскользни в приоткрытую дверь, а я уже буду ждать… Черно-белые ночи… Наши сны. Всё в наших руках… Когда ты приедешь?..
— Скоро, скоро, — отвечала она, всхлипывая.
— А хочешь, я сейчас к тебе прилечу?.. — предложил он. — Прямо по воздуху?