Аристотель критиковал спартанцев (лакедемонян), обвиняя их в устранении женщин из общественной жизни, допущении неравенства во владении землёй, непоследовательности и т. д. Их законодательство устанавливало запрет на продажу земли, но допускало дарение, завещание и назначение приданого. В силу этого 2/5 земли оказалось в руках женщин. По мнению Аристотеля, надо было установить норму для приданого. Он не возражал против умножения населения, в том числе и путём уравнения имуществ, но указывал, что покровительство деторождению дробит ещё больше собственность, увеличивает число бедных. Вместе с тем он упрекал спартанцев за то, что они культивировали только воинские добродетели и потому после достигнутой победы в том или ином конфликте ни к чему не годились. Кроме того, они плохо платили налоги 21). Аристотель критиковал сами принципы Ликурга, а не только отклонения от них, осуждал военный режим Спарты. Хоть и по соображениям, далёким от гуманности, но всё-таки Аристотель осуждал жестокость спартанцев в обращении с илотами, опасаясь восстаний народа. Он указывал на неравномерность распределения собственности в Спарте. Правда, Аристотель находил, что спартанские сисситии являются «прекрасным учреждением».
Конечно, следует учитывать, что «Политика» писалась Аристотелем после поражения Спарты при Левктре и Мантинее, т. е. в такой период, когда вера в чудодейственную силу спартанского государства рассеялась. Произошли определённые сдвиги в оценке спартанского режима и его «добродетелей». Кроме того, Аристотель был менее тесно связан с рабовладельческой аристократией, чем Ксенофонт и Платон, над ним сильно довлели политические мотивы греческой интеллигенции. Между тем последняя плохо мирилась с деспотизмом военного режима Спарты, с её лагерными порядками.
Во всяком случае ироническое отношение Аристотеля к общественному строю Спарты выражало принципиальную позицию его по наиболее важному вопросу о характере рабовладения, поскольку отвергались проекты перенесения на Грецию общинных форм государственного рабовладения Спарты и предлагалось остаться на прежних позициях. Частные формы рабовладения, характерные для греческого полиса, вполне удовлетворяли Аристотеля, и он верил в их экономические возможности. Этим его планы существенно отличались от первоначального проекта Платона и тенденций Ксенофонта, сильно идеализировавшего спартанские порядки с их коллективизмом рабовладения.
Но отвергая общинность спартанского рабовладения и военный режим Спарты. Аристотель вслед за Ксенофонтом и Платоном принимал другие элементы её общественного строя. Поэтому его «идеальное государство» оказалось всё-таки сильно похожим на спартанское. В частности, оно проектировалось на базе натурального хозяйства, в котором не будет торговли для наживы, или так называемой хрематистики. Натурально-хозяйственная концепция Аристотеля нашла своё отражение в его проекте «идеального государства». Последнее мыслилось как земледельческая община замкнутого характера, в которой господствуют землевладельцы и главным занятием населения является земледелие. Ремеслу отводилась ничтожная роль. Сама территория государства проектировалась очень скромной и критерием её величины считалась достаточность земельных угодий для доставки нужного населению продовольствия. Вопрос о территориальных владениях «идеального государства» решался с точки зрения потребительских мотивов натурального хозяйства. О необходимости развития торговли и промышленности, о строительстве городов и усилении их экономической экспансии в проекте Аристотеля ничего не говорилось. Планы этого рода были органически чужды Аристотелю, считавшему натуральное хозяйство, земледелие и деревню более надёжной опорой рабовладельческого режима. В поисках устойчивости для последнего он шёл по пути Ксенофонта и Платона, отражая общие тенденции экономической мысли Древней Греции, её традиции. Становясь на этот путь, Аристотель неизбежно возвращался к той же идеализации спартанских порядков, поскольку для последних было характерно натуральное хозяйство, преобладание сельского хозяйства и т. д.