Однако характерно, что реформаторам приходилось всё более широко апеллировать к народным массам, принимать всё более энергичные меры для осуществления своих планов и углублять сами реформы. В этом отношении Клеомен пошёл значительно дальше Агиса, хотя и Клеомен не преодолел классовой ограниченности, свойственной начинаниям спартанских реформаторов.
Но как бы ни кончились реформы Агиса и Клеомена, они весьма любопытны как яркое проявление экономической мысли Древней Спарты. Экономические идеи обоих реформаторов оказались очень своеобразными и рельефно отразили глубокий кризис греческого рабовладения. Они апеллировали к отжившей свой век ликурговой системе общинного рабовладения и уравнительного землепользования, чтобы нейтрализовать экономические и классовые противоречия Спарты, связанные с индивидуализацией рабовладения, развитием торговли, концентрацией земельной собственности, разложением общины и сужением социальной базы господства олигархической знати.
Конечно, планы такого рода были наивными и реакционными, но не следует игнорировать широты их замысла и низводить всё до уровня отдельных практических мероприятий. Не подлежит сомнению, что они опирались на своеобразную экономическую концепцию, характерную для давних традиций экономической мысля Древней Спарты. Реформа отразили искомую веру спартанской знати в то, что коллективные формы эксплуатации рабов являются более надёжными и устойчивыми. Агис и Клеомен хотели нейтрализовать противоречия внутри рабовладельческой общины Спарты и усилить её социальные позиции.
Их планы во многом соприкасались с тем, что проектировали Ксенофонт и Платон. Эти идеологи афинских рабовладельцев тоже идеализировали общинные формы рабовладения и уравнительное землепользование, вообще спартанский режим.
По мнению В. П. Волгина, не исключена возможность прямого влияния платоновской теории на Агиса и Клеомена 10). Но если даже такого влияния и не было, близость экономических идей спартанских реформаторов к воззрениям Ксенофонта и Платона очевидна. Только они не ограничились выражением общих пожеланий (подобно Ксенофонту) или выработкой фантастических проектов (с которыми носился Платон). Спартанские реформаторы попытались осуществить свои планы с помощью конкретных и насильственных мероприятий весьма радикального характера.
Имеются основания утверждать, что в период кризиса греческого рабовладения, в IV–III веках до н. э., происходило сближение экономической мысли Афин и Спарты. Это сближение шло на почве активных поисков выхода из кризиса. При этом одинаково общинные формы рабовладения считались спасительными и более безопасными, а уравнительное землепользование – панацеей от всех зол экономической дифференциации. Взоры идеологов и реформаторов рабовладельческого режима одинаково обращались в прошлое. Но в Спарте всё дело приобретало более практический оборот.
С другой стороны, реформы Агиса и Клеомена показывают, что реакция на развитие товарного производства и процесс индивидуализации рабовладения оказались в Спарте белее острой и энергичной, чем в Афинах и других центрах полисной Греции. Поэтому в Спарте стали возможны государственные реформы широкого масштаба, а не только туманные рассуждения о них. Сказывалось влияние исторической традиции. Натуральное хозяйство держалось в Спарте многие столетия и его кризис в IV–III веках воспринимался более остро. Общинные формы рабовладения укоренились очень давно, были освящены ликурговой системой и казались единственно надёжными. Когда затем начался процесс индивидуализации рабовладения и концентрации земли в руках олигархической знати, то это воспринималось в Спарте как потрясение основ. Реставрация ликурговой системы ставилась в порядок дня и более определённо выдвигались проекты экономических реформ.