Исследование космоса представляет собой еще более драматический пример использования научного и технического совершенства в качестве мерила национальных достижений. Подобно тому как средневековые города некогда сравнивали великолепие своих кафедральных соборов и роскошь их убранства, так и современные сверхдержавы выставляют напоказ количество, цели и стоимость своих пилотируемых и непилотируемых экспедиций на Луну и другие планеты, а также своих космических лабораторий на орбите вокруг Земли. Награда, однако, продолжает оставаться отчасти метафизической и духовной [В своих заметках по поводу возвращения первых астронавтов с Луны доктор Джордж С. Мюллер, руководитель программы космических полетов НАСА, призвал американцев «не подменять духовные блага и долгосрочные достижения временным материальным благополучием». Он неоднократно призывал к тому, чтобы «мы посвятили себя продолжению работы, столь благородно начатой тремя из нас, с целью показать, что эта страна по воле божьей присоединится ко всем людям в поисках судьбы человечества. Не следует, однако, преувеличивать силу такого духовного рвения.
Впоследствии доктор Мюллер перешел на более высокое жалованье в качестве вице-президента «Дженерал дайнэмикс» (см.: R. F. Kau f m a n. The War Profiteers, Indianapolis and New York, Bobbs-Merrill, 1970, p. 80).]. Обычно доводы в пользу осуществления расходов на науку и технику частично состоят как раз в том, что эти расходы приносят огромную пользу человечеству. Что касается исследования Луны, то общепризнанно, что пользы от этого мало или нет совсем. А то, что мы не требуем в этом случае такой пользы, служит показателем нашей интеллектуальной и духовной зрелости. Здесь снова мы сталкиваемся с влиянием удобной социальной добродетели.
Научно-технические достижения являются также традиционным мерилом достижений в других областях - физике, химии, технике, авиации, вычислительной технике.
Никому не пришло бы в голову придавать такое же значение сравнительным достижениям Советского Союза и Соединенных Штатов в области живописи, театра, литературы и художественного конструирования. По крайней мере до недавнего времени при любой взаимной демонстрации живописи, поэзии или музыки обе страны были бы вынуждены отказаться от показа самых лучших или самых интересных работ.
Американцы, отбирающие работы для такой выставки, должны были бы отклонить те работы, которые были бы заклеймены многочисленными критиками в конгрессе как инспирированные коммунистами. Другая сторона должна отвергнуть работы, которые являются выражением буржуазного декадентства. Поскольку технические и научные успехи представляют собой общепринятое мерило общественных достижений, то из этого следует, что организация образования и другие виды оказания помощи в этих областях являются не только правильным, но и крайне желательным применением государственных средств. Искусство по очевидным причинам не может претендовать на аналогичное отношение.
Источник таких установок не вызывает никаких сомнений. Он связан с техноструктурой и с планирующей системой, а также с их способностью навязывать свои ценности обществу и государству. Техноструктура привлекает и использует инженера и ученого, но она не может привлечь художника. Техника и наука служат ее интересам; в искусстве же она в лучшем случае нуждается, но считает, что это хлопотное и загадочное дело. Подобная точка зрения обусловливает отношение общества и правительства. Техника и наука общественно необходимы, а искусство - это роскошь.
Хотя достижения в области искусства перестали быть мерилом общественных успехов, не говоря о претенциозных и понятных только посвященным вещах, они сохраняют непреходящее и возможно возрастающее значение для отдельного человека и домашнего хозяйства. Повседневные стандарты для оценки респектабельности и общего социального положения семьи избегают любых художественных элементов.
Они, напротив, ориентированы на предложение стандартных материальных благ.
Обитатели дома с тремя спальнями считаются «состоятельнее» тех, кто живет в доме с двумя спальнями. Дальнейшее преимущество им дает обладание полностью оборудованной кухней и двумя автомобилями в отличие от семьи с одним автомобилем. Реклама делает упор на технические характеристики и новизну товаров, а не на их красоту. Нападки на внешние достоинства предмета часто вызывают негодующую реакцию. Именно это нужно людям. А критик - сноб.
Однако на более высоком уровне доходов художественный вкус или претензии на него в архитектуре жилища, во внутреннем убранстве, в мебели, в планировке участка и даже в пище и развлечениях начинают цениться сами по себе или как составная часть претензий на общественное положение. В свою очередь это поддерживает значительный и растущий спрос на работу художников, а также тех, кто дает советы людям, страдающим от недостатка уверенности в собственном вкусе. В результате значительная часть современной экономической деятельности зависит не от технических качеств товара или эффективности его производства, а от достоинств художников, занимавшихся его оформлением. На этом держатся некоторые отрасли. Датская и финская мебель своими современными свойствами обязана не технической компетентности, а художественной ценности, Послевоенный расцвет итальянской промышленности имеет ту же основу. Итальянские изделия выделяются не техническими особенностями, а внешним видом. В Соединенных Штатах наблюдается такая же, хотя и менее заметная, тенденция.
Однако ее существование еще редко признается: никому не приходит в голову поддерживать художника, а но инженера, ученого или коммерческого руководителя в качестве основы будущего промышленного развития. Но его монополия на художественные достижения дает важные гарантии для сохранения мелкой фирмы.
В отдаленном будущем искусства и товары, являющиеся отражением художественных достижений, в силу указанных причин будут приобретать все более важное значение для экономического развития. Нет оснований априорно полагать, что научные и технические успехи служат конечными границами человеческого удовлетворения. С увеличением потребления в определенный момент можно ожидать преобладания интереса к прекрасному. Этот переход решительно изменит характер и структуру экономической системы.
Сначала, однако, надо будет преодолеть социальную установку техноструктуры и планирующей системы, которые, как уже было отмечено, отводят второстепенную общественную роль всему, что не может быть воспринято и использовано. Для перехода понадобится также преодолеть удобную социальную добродетель художника.
Для этого требуется «слово», так как именно оно заставляет художника принять более низкую экономическую и социальную роль как для себя, так и для искусства вообще.
Например, художник убежден, что к миру экономики он по своей натуре имеет слабое отношение. Его гордость отчасти основана на убеждении, что число тех, кто способен оценить работу истинного художника, тех, кто правильно реагирует на ее смысл, должно быть всегда невелико. Поэтому его рынок и соответствующее вознаграждение должны быть скудными, а это в свою очередь является свидетельством его заслуг. Чем больше лишений в его жизни, тем в большей мере он является художником. Только самые благочестивые религиозные учреждения разделяют убеждение художника, что заслуги находятся в обратном отношении к вознаграждению.
Этот взгляд художника на самого себя дает два социальных преимущества. Он позволяет экономить расходы на искусство, так как, если денежное вознаграждение приводит не к улучшению, а возможно, напротив, к ухудшению качества произведения, оно, очевидно, должно быть сведено к минимуму. А это означает, что все, кроме незначительного меньшинства художников, будут безропотно пребывать в состоянии подчиненности и безвестности, которое отводится беднякам и живущим на грани нужды. Они поэтому не конкурируют с управляющими, учеными и инженерами за почетное место в обществе. Не конкурируют они с учеными и за государственные средства для поддержки искусства.