Нам всем нужны привычки - они освобождают нас от необходимости концентрироваться на главном. По своей природе привычки зависят от времени: Это вещи, которые происходят по регулярному, предсказуемому графику. Когда в марте 2020 года эти графики были в одночасье разрушены, это вывело весь мир из равновесия. Это была одна из причин, почему все ощущалось так лихорадочно, так интенсивно. Мы не замечаем того, к чему привыкли, и обращаем гораздо больше внимания на все странное и новое, каким бы банальным оно ни было по своей сути.
Мы также склонны выбирать свои привычки: Если нам не нравится что-то делать, вряд ли это войдет у нас в привычку. В 2020 году ситуация снова радикально изменилась. Представители среднего класса и семьи, выкроившие свой кусочек американской мечты, оказались в условиях ограничений, которые они никогда бы не выбрали для себя. В других странах, например, в Австралии, все было гораздо хуже: Мельбурн находился под сверхстрогой изоляцией - гораздо более жесткой, чем большинство американцев, - в общей сложности почти девять месяцев.
В замке радиус нашего мира резко сократился. Начался синдром "застрявшего дома" со всеми сопутствующими раздражителями и пагубными последствиями для нашего психического здоровья. Дни растягивались, наполненные не радостью от втискивания множества дел в насыщенный день, а скорее готовкой, уборкой, уходом за детьми и, конечно, бесконечными встречами с Zoom. Время летит, когда весело, а это означало, что для большинства из нас оно замедлилось.
Однако настоящая проблема заключалась не в медлительности времени, а в его лиминальности. Вся текстура времени изменилась: вместо того чтобы просто двигаться вперед, быстрее или медленнее, оно ощущалось , как будто едешь на циркумбендибусе по неизвестным местам. В реальном времени можно было следить за указателями "объезда", которые передавали власти или эпидемиологическая необходимость, но карты не было, потому что никто не знал, куда мы направляемся.
Когда я проходил процесс получения грин-карты в 2006 году, мне приходилось проходить через странный ритуал каждый раз, когда я въезжал в Соединенные Штаты. Я предъявлял свои документы иммиграционному офицеру, который изучал их, а затем находил человека, который проводил меня в "комнату".
Комната, о которой идет речь, была довольно большой - в ней, вероятно, было около сотни мест, большинство из которых пустовали, все они были расположены аккуратными рядами, напротив низкой сцены, на которой сидела горстка таможенников. Мой сопровождающий брал мои документы и складывал их в стопку на одном конце сцены, а мне велели занять место и ждать. Ветераны этого процесса знали, что в ручную кладь всегда нужно брать с собой что-нибудь для чтения, поскольку нам не разрешали пользоваться телефонами.
Время от времени один из офицеров называл имя, и человек на стуле подходил к сцене, вступал в разговор и - если все шло хорошо - получал обратно свой паспорт и другие документы и мог вернуться к выдаче багажа и таможне. Вскоре стало ясно одно: документы не рассматривались в порядке живой очереди. Иногда казалось, что все происходит наоборот: сопровождающие кладут бумаги в стопку, а офицеры на сцене просто берут все, что попадется под руку, и в результате получается система "последний пришел - первый обслужен". Каждый раз, когда я приходил туда, я видел, как люди приходили после меня и уходили раньше меня; я также уходил, а другие люди, которые уже были там, когда я пришел, все еще ждали. Никто из нас никогда не разговаривал друг с другом; в комнате стояла жуткая тишина.
Комната вызывала глубокий дискомфорт у всех, кто туда заходил - дискомфорт, вызванный лиминальностью и неопределенностью. Комната была промежуточным пространством, воздушным местом лимба. Для офицеров на сцене это было их обычное рабочее место, но для остальных это было похоже на странный белый мир в конце фильма "2001 год: космическая одиссея" в плане его незнакомости и нашей неспособности ориентироваться в нем с помощью собственной сообразительности и способностей. Мы оказались в непрозрачной системе, из которой мы не имели возможности выйти; все зависело от безликой системы, применяющей правила и процедуры, о которых мы ничего не знали.
Хуже всего было ждать в зале, не зная, когда назовут твое имя. Вероятно, в среднем я провел в зале меньше времени, чем в очереди в Di Palo's в Маленькой Италии, чтобы купить моцареллу и прошутто. Но в Di Palo's вы можете видеть свой прогресс; вы можете видеть, сколько людей стоят впереди вас в очереди, и у вас есть ощущение, что количество времени, которое вам еще придется подождать, прежде чем вас обслужат, уменьшается на одну минуту в минуту. Подождите десять минут, и вы на десять минут ближе к тому, чтобы получить еду.
Именно поэтому часы прибытия на станциях метро и автобусных остановках так успокаивают: Они успокаивают пассажиров, что поезд или автобус уже в пути. Этот же синдром объясняет, почему так неприятно сидеть в пробке: Когда вы останавливаетесь в пробке, вы не знаете, как долго вы можете там простоять. В Google Maps должна быть настройка, которая говорит: "Просто избегайте плохих пробок; даже если поездка займет больше времени, я лучше буду двигаться все время, чувствуя, что продвигаюсь вперед, чем сидеть и никуда не ехать значительную часть пути". Многие люди выбрали бы этот вариант - и если бы иммиграционные власти в аэропорту Кеннеди заботились о психическом благополучии людей, прибывающих в страну, они могли бы изменить мир к лучшему, просто повесив таблички в стиле DMV, показывающие людям, где они находятся в очереди.
Когда разразилась пандемия, все мы оказались в "лимбе" в стиле Кеннеди, без каких-либо указаний на то, когда мы сможем выйти. Додай Стюарт, в New York Times, диагностировал «коллективное чувство безрадостной бесцельности».
Писатель Бен Дольник выразился иначе: "С марта я (и, что более важно, все человечество) живу внутри набора массивных скобок", - написал он в июле 2020 года. "Наша жизнь, какой мы ее знали до коронавируса - темы наших дней, идущих четко по расписанию, глаголы каждого нашего часа, продуманно выбранные - была приостановлена". Он не знал, как долго продлится это забвение; все, что он мог сделать, это с тоской рассуждать о том, сколько времени пройдет, "пока Бог или Merck благословит нас конечным парентезом".
Это была главная надежда - что вакцина положит конец пандемии - и, конечно же, она рухнула, поскольку вакцина ничего подобного не сделала. Скобка осталась открытой, и чувство постоянной дискомбобированности сохранялось у миллионов людей вплоть до 2022 года.
Некоторые люди решили закрыть скобки силой воли. С первых дней пандемии находились люди, которые говорили, что "это просто плохой грипп", что у них нет желания жить в страхе перед инфекционным заболеванием, что оно действительно вредно только для пожилых людей и людей с уже существующими заболеваниями, и что в результате они не изменят своего поведения. Люди, у которых тест на Covid оказался положительным, заявили, что у них "естественный иммунитет" и поэтому им нет необходимости жить в условиях ограничений, налагаемых общественным здравоохранением. После появления вакцины группам людей стало еще проще решить, что пришло время "вернуться к нормальной жизни".
Такие решения не могут приниматься в одностороннем порядке, именно поэтому по всему миру начались шумные демонстрации против обязательных масок и других признаков пандемии в области общественного здравоохранения, в которых приняли участие все - от дальнобойщиков в Канаде до инструкторов по йоге в Новой Зеландии. Если вы перемещаетесь по миру, где предприятия и потенциальные работодатели просят вас предоставить подтверждение вакцинации и где во многих ситуациях от вас требуют носить маску, значит, скобка пандемии явно не закрыта - вы все еще живете в неопределенности. Для того чтобы период беспокойства закончился, вам нужно, чтобы все - или, по крайней мере, значительное большинство людей - пошли дальше. Поскольку этого не произойдет без участия правительства, демонстрации неизменно направлены против законодателей, по причинам, которые я окончательно понял после посещения Англии зимой 2021 года.