То представление о таитянской щедрости, которое дает описание миссионеров с корабля Дафф, особенно представление о принципе richesse oblige[86] [87], возможно, слишком хорошо, чтобы быть правдой, во всяком случае слишком хорошо, чтобы быть аналитически адекватным: «Все дружелюбны и щедры, даже безгранично; они едва ли в чем-то откажут друг другу, если просьбы настойчивы. Подарки они дарят с легкостью, даже очень дорогие. Бедность никогда не делает человека презираемым; но быть пресыщенным и завистливым — величайший стыд, и это заслуживает порицания. Если человек проявляет признаки неисправимой жадности и отказывается поделиться с кем-то при необходимости, его соседи
скоро уничтожат все, чем он владеет, и поставят его на один уровень с беднейшими, едва ли оставив ему крышу над головой. Они скорее отдадут последнюю рубашку, чем позволят называть себя пире-пире, или „скупой"» (Duff Missionaries, 1799, р. 334).
Ферс описывает дележ у маори в пользу нуждающихся более умеренно: «Во времена трудностей с продовольствием... люди, как правило, не удерживают для себя продуктов своего труда, а делят их среди Других жителей деревни» (Firth, 1959a, р. 162). Для новозеландских лесов так же верно, как и для суданских саванн, то, что «Голод или нехватка самого необходимого в одной семье были невозможны, пока другие семьи в деревне имели пищу в достатке» (р. 290).
Интересный вариант реакции на общую скудость представляет возделывание резервных участков земли, организовавшееся властями для общего блага на бедных пищей полинезийских атоллах: урожаем с этих участков общинники периодически пользовались совместно (напр., Beaglehole, E. and P., 1938; Hogbin, 1934; MacGregor, 1937). Однако повторное изучение тикопиа Ферсом и Спиллиусом дает, возможно, наиболее содержательный и репрезентативный отчет о реакциях примитивного общества на продолжительный и острый недостаток пищи. Реакции зашли далеко: в то время как широкое перераспределение пищи не получило развития, воровство, а также ограничение дележа рамками домохозяйства — получили. Такие реакции — увеличение негативной реципрокности и уменьшение сектора генерализованного обмена — видимо, прогрессировали, усиливаясь по мере углубления кризиса. Нам трудно судить об адекватности анализа Ферса и Спиллиуса, но, по крайней мере, полезно процитировать некоторые замечания Ферса, суммирующие наблюдения о поведении при обмене во время голода: «В общем, можно сказать... что, в то время как нравы под натиском голода падали, манеры выстаивали. В периоды самого острого дефицита пищи сохранялись традиционные способы подавать еду... Но хотя по форме весь этикет гостеприимства продолжал соблюдаться в течение всего голодного периода, по сути обычаи в корне изменились. Фактически, с гостями перестали делиться пищей. Более того, приготовив еду, ее... прятали — иногда даже запирали в ящике... И это проявлялось даже по отношению к родственникам, хотя и не в той же мере, как по отношению к тем, на кого распространялись общие правила гостеприимства. С родными, являвшимися в дом, обходились так же, как с обычными гостями;
с ними не делились пищей... Если в доме имелась еда, кто-то из домашних всегда оставался, чтобы охранять ее. При этом, как говорили Спиллиусу, обитатели дома часто не столько боялись посторонних воров, сколько неожиданно нагрянувших родственников, которых в хорошие времена непременно пригласили бы войти и взять, что понравится.
В условиях кризиса родственные отношения модифицировались так, что крупные родственные группы — когда дело касалось потребления — дробились и атомизировались, а мелкие индивидуальные домохозяйства, напротив, интегрировались. (Домохозяйство, чаще всего, представляло собой элементарную семью, но порой включало и других родственников). Создавалось впечатление, что даже на пике голода внутри элементарной семьи полный раздел пищи продолжал быть нормой. Атомизация имела тенденцию быть наиболее сильной, когда пищи оказывалось отчаянно мало — и следует помнить, что запасы еды значительно варьировали в разных группах, в зависимости от их размеров и количества земли, которой они владели. Но в одном сила родственных связей все же проявляла себя: в обычной практике соединения запасов — пусть и очень скудных — если только нехватка пищи не достигала крайнего предела. Близкородственные домохозяйства „объединяли печи" (too uma): каждое домохозяйство делало свой вклад, принося продукты, и затем вся „соединенная" пища готовилась в общей печи и потреблялась во вре-
Экономика каменного века мя совместной трапезы... Тикопия во время голода избегали, где возможно, общей ответственности или неопределенной ответственности по отношению к родственникам, но не проявляли расположения отвергать ответственность, если рамки ее были особо определены предварительными условиями или договоренностью. Что голод сделал, так это выявил солидарность внутри элементарной семьи. Но он также ясно показал силу других персонально признанных родственных связей...» (Firth, 1959a, pp. 83-84).
87
Богатство обязывает (фр.) — по аналогии с крылатым выражением noblesse
oblige (положение 1 1 П [букв. знатное происхождение] обязывает).
Ь J D