— Но вы только что оскорбили Вику.
— Кого? Ах, эту. Вы вправду находите ее женщиной? Или понятие о женщине у вас дальше половых признаков не распространяется?
Ответ обычно повисал в воздухе, но те женщины, которые были свидетелями подобных разговоров, старались после как-то угождать старомодным понятиям Григорича о женщинах — как о Натальях Гончаровых, не меньше. Некоторые из них, впрочем, расцветали на глазах к странному неудовольствию их мужей. Сам видел. Однако с тех пор Маша не упускала возможности по любому поводу плеснуть ядку какой-нибудь базарной фразочкой в сторону Григорича и тут же захлебнуться, получив в ответ: «Ах, Моська! Знать она сильна, что лает на слона».
Взаимная их неприязнь, переросшая с годами в ненависть, доводила Риту, разрывавшуюся меж двух дорогих ей людей, порою до полного отчаяния. И если в силу природного упрямства дочь не желала идти на компромисс, то Григорича Рита легко могла уговорить помалкивать и не вступать в интеллектуальные дискуссии с Машенькой, от которых та неистово зверела. Это еще ладно, но Рита пошла дальше. Она умоляла мужа никогда не вмешиваться в ее скандалы с дочерью, которые в основном касались бытовых вопросов. Даже если Маша доводила мать до слез, Григоричу категорически запрещалось реагировать. В недоумении разводя руками, тот заявлял:
— Я же муж. Как же мне не защищать тебя?
Подобные сентенции, однако, не имели никакого эффекта на Риту. И если случалось, что Григорич вступался за жену, жаля Машу острыми метафорами, Рита моментально переносила обиду на мужа и хваталась за голову:
— Не смей оскорблять мою дочь. Она и так тяжело мне досталась. Терпи. Ради меня терпи.
И он терпел, затыкая уши берушами, хотя даже сквозь них пробивал истерично визжащий голос Маши, постоянно чего-то требующей от матери. Когда дочь видела, что имеет прежнюю власть над Ритой, с успехом манипулируя тою, Маша немного успокаивалась и ехидно улыбалась Григоричу. Только муж с женой решали провести романтический вечер и отправлялись в театр, как тут же возникала дочь, которой срочно нужна была мама, чтобы ехать с той на примерку какого-то платья. Только жена соглашалась сопровождать мужа к врачу по поводу его головных болей, как возникала Маша, которой мать нужна была дома, ибо именно в это время придет мастер по ремонту компьютеров. И Григоричу, долго страдавшему от панических атак из-за проблем с сосудами, приходилось добираться до больницы в одиночку. После работы, когда Рита с Григоричем уединялись в своей комнатке, Маше опять что-то требовалось. Несмотря на больные ноги, трепетная мать бросала умоляющий взгляд на мужа и получив в ответ унылое понимание, покорно уходила из дому по делам шантажистки. А иногда и более того: Рита чуть ли не на коленях умоляла Григорича помочь ее бедной дочери. Помочь — значило сделать все самому даже в ущерб себе. Например, отказаться от денежного заказа и потратить время, сдав за Машу гос. экзамен по английскому, благодаря чему той вообще удалось получить диплом. Скажете: Какой же он дурак? Нет, Григорич просто очень любил свою жену.
Прошло несколько лет и все ахнули, а Григорич вздохнул: Маша вышла замуж, а вскоре появились и дети. Забрезжил огонек надежды, что теперь все изменится к лучшему, и они с Ритой освободятся от кабалы эгоистичной дочери. Но оказалось, что мест на шеях бабушки с дедушкой вполне хватает и на четверых. Еще бы! С супругом Маше особенно повезло: произошло гармоничное слияние двух половинок. Если у одной в характере чего-то не хватало, то другой тут же с лихвой компенсировал брешь из ходовых запасов собственной натуры. Вован, поселившись в квартире Риты, слыл еще тем академиком хитрологических наук. Главным принципом в жизни считал один, которому не без успеха учил и детей: «Устраивайтесь в жизни поудобнее».
Сколько раз на протяжении пятнадцати лет вынужденного совместного сосуществования двух семей Григорич намекал ему, что хорошо бы оплачивать квартиру пополам, да только хрена лысого. Вован сразу же переводил разговор на другую тему или запирался в туалете и ничего не желал слышать. После оглушительного опорожнения мочевого пузыря он обычно отвергал претензии, заявляя, что в этой квартире он и так все чинит: сорванные краны в ванной, испорченные электрочайники и тому подобное, но отговорка не работала.
— Вы ломаете, вы и чините, — парировал Григорич. — Все закономерно. А раз живешь — плати.
— Да щас! — громыхал зычным басом Вован. — Не живу я тут, а только ночевать приезжаю.
Где на самом деле считал себя проживавшим Вован, доподлинно никому не было известно, ибо, когда его родная мамаша пару раз просила оплатить родную коммуналку, тот ничтоже сумняшеся вопил: «Имей совесть, мать! Я плачу только по месту жительства. Куда мне еще и тебе помогать?»