Когда пришла пора ехать, он встал, вновь очень изящно и непринужденно, взял у Мориса ее пелерину, помог ей одеться, а потом подал руку.
— Ну, едем в кинотеатр, — сказал он. — Знаете, один сценарист рассказывал мне, что Эдмунд Берк как-то остроумно отозвался о Французской революции. Или, может быть, это был чей-то комментарий по поводу замечания Берка о революции. Не помню. Но тем не менее мысль замечательная: это все равно, что смотреть на Францию и оплакивать оперенье, когда птица умирает. Я надеюсь, что время от времени вы будете разглядывать прекрасное оперенье, и вам это не будет невыносимо скучно.
Как это он догадался, что она без особого энтузиазма предвкушала просмотр его картины? Да и догадался ли он? Может быть, это его собственное ощущение? Она одарила его улыбкой, словно оценила шутку, смысл которой был понятен лишь им двоим.
Картина имела огромный успех. Во всяком случае, когда экран погас, зрители стали шумно выражать свой восторг и аплодировать — что было неудивительно. Зал в основном заполнили сотрудники кинокомпании, акционеры с семьями и знакомыми. Картина и впрямь должна была побить все рекорды кассовых сборов, но новизна широкого экрана, продолжительность и масштабность картины, как и мощная рекламная кампания, предшествовавшая премьере, и убеждение кинокритиков, что жизнеспособность киноиндустрии зависит от популярности этой картины и их преувеличенных похвал — все это и определило успех фильма в куда большей степени, чем его художественные достоинства. И тем не менее, картина получилась очень неплохая. В ней было много батальных сцен, сцен казни и масса любовных сцен. Как странно, думала Мелисса, что вот она сидит в зале рядом с этим мужчиной и видит его одновременно на киноэкране, обнимающим другую женщину.
На экране он был такой обходительный! Она предположила, что во многом эта обходительность — результат тщательного монтажа, освещения и режиссуры, но она, тем не менее, не могла не признать, что оказалась во власти увиденного. Или это было воздействие причудливой комбинации экранного образа и его живого присутствия рядом с ней?
— У вас трудная работа! — прошептала она.
— Да, — сказал он. — И за эту работу неплохо платят.
Но даже его шуточки не могли развеять чары. Она поймала себя на том, что украдкой бросает на него быстрые взгляды. И почувствовала облегчение, когда любовная сцена на экране сменилась кровопролитным сражением.
Фильм закончился, стихли последние аплодисменты, и они сразу окунулись в многолюдье Бродвея, в толпу зевак, толпящихся за кордоном полицейских, на другую сторону улицы к «Астору». Как странно, думала Мелисса, вот я иду рядом с Хаусменом сквозь толпы народа после только что просмотренного фильма. Взгляды, шепотки, возгласы, приветствия, доносившиеся из гомонящей толпы за полицейским кордоном напомнили ей некоторые кадры фильма. Ей, богатейшей женщине в мире, было приятно хоть раз в жизни оказаться не в центре всеобщего внимания, оставаясь в тени Мередита Хаусмена.
Большой банкетный зал был уже заполнен — не только гостями, но и теле- и звукооператорами, инженерами и осветителями, кругом ярко и жарко горели юпитера, по полу змеились провода. Все это едва ли походило на банкетный зал, а, скорее, напоминало съемочную площадку. Их усадили во главе стола, и Мередит заказал шампанского. Говорить им почти не пришлось, потому что к Мередиту один за другим подходили какие-то люди и поздравляли его, или подходили к Мелиссе и поздравляли ее, благодарили за этот прием, за пожертвования, сделанные для фонда Харта. Потом во время небольшой паузы Мередит предложил ей потанцевать — чтобы немного передохнуть.
— Да, пожалуй, — согласилась она с благодарностью.
Они танцевали вальсы, фокстроты, танго, даже чарльстон. Она с удовольствием отметила, как он непринужденно и мастерски танцует. Это было ее первое наблюдение. Но очень скоро они затеяли своего рода состязание друг с другом и стали танцевать более чувственно и экстравагантно, приблизившись вплотную друг к другу. Ни он, ни она не хотели возвращаться к скучному сидению во главе стола и отвечать на по?правления, знакомиться с новыми людьми и выслушивать их благодарности. Но что еще важнее, ни он, ни она не хотели показывать свою усталость. Они были слишком элегантны, слишком совершенны, слишком воздушны, чтобы даже допустить мысль о своей предрасположенности к подобному проявлению бренности существования. С ним было так приятно танцевать и так приятно было осознавать, что на него устремлены глаза всех присутствующих в зале — и не только в этом зале, но и в гостиных и спальнях по всей стране: все незримо смотрели сквозь жерло этого ужасного приспособления, которое телеоператоры все время направляли на них.
Но и это еще не все. Больше, чем просто удовольствие от его умения танцевать, и больше, чем восхищение его выносливостью, и, возможно, вырастая из того и другого, было еще мощное чувство физической близости к его телу, которое заставляло ее трепетать. И ничего восхитительнее, удивительнее, чудеснее этого ощущения она не могла представить. Они танцевали медленный танец, и он прижимал ее к себе, они танцевали быстрый танец, и она кожей ощущала его мимолетные, скользящие прикосновения — и горела, горела…
— Вы восхитительный мужчина, — сказала она между танцами. И потом сама, едва сознавая, что говорит, добавила: — Долго нам еще надо оставаться здесь?
— Пойдемте сейчас, — предложил он.
— Но уже начали накрывать к ужину…
— Вы голодны? — спросил он.
— Нет, — ответила она. Во всяком случае, ужинать она не хотела.
Они быстро покинули зал, даже не удосужившись попрощаться с кем-нибудь. Она чувствовала себя как Золушка, убегающая с бала, но на этот раз принц был с ней. Они сели в лимузин и поехали в апартаменты Мелиссы в «Хэмпшир хаус».
Колетта и Морис, конечно, ее ждали. Колетта всегда подавала госпоже чай с тостами перед сном. Морис открыл дверь и принял у Мелиссы пелерину.
— Шампанское, — приказала она и затем добавила сладким голосом, — а потом вы можете быть свободны.
— Oui, mademoiselle [15].
— Bon soir, mademoiselle [16], — сказала Колетта.
— Bonne nuit [17], — ответила ей Мелисса. — На сегодня вы свободны.
— Mais, mademoiselle… [18]— начала Колетта.
Мелисса опустила глаза, вспыхнув.
— Я же сказала — вы свободны.
Колетта отправилась в комнату прислуги. Морис поставил шампанское на кофейный столик, сказал «Bonne nuit, mademoiselle» [19],— и последовал за своей женой.
— Я должна извиниться за своих слуг, — сказала она. — В их обязанности входит оберегать меня от мужчин. Осаживать непрошеных гостей. И они ревностно следят за этим. Но, к сожалению, не всегда адаптируются к новым ситуациям. Расстегните мне, пожалуйста, молнию.
Он решил, что она собирается уйти к себе в спальню, чтобы снять свой туалет и одеть что-нибудь более удобное и легкое. Она только что отпустила слуг, и в ее просьбе не было ничего предосудительного. Это было, разумеется, необычно, но вполне объяснимо. Он потянул замочек молнии вниз.
Она обернулась, впилась в него взглядом и отпустила верхнюю часть платья. На ней не было бюстгальтера, ибо все платья Гивенши скроены точно по груди. Она протянула ему для поцелуя руку.
— Возьми шампанское, — сказала она хрипловато и, бросившись прочь от него, скрылась в спальне.
Он подхватил маленький серебряный поднос и последовал за ней. Она уже разделась, когда он вошел. Кровать была, разумеется, разобрана. Он поставил поднос на тумбочку и начал раздеваться, а она следила за его движениями из постели, откинувшись на подушки и скрестив руки на небольших нежных грудках.
— Ты здорово раздеваешься, — сказала она. — Меня всегда удивляло, почему это нет мужчин-стриптизеров.
— Возможно, если бы женщины были похожи на тебя, они и существовали бы.
— Похожи на меня? Но ты же меня еще плохо знаешь. Иди! Скорей!
Он снял ботинки, носки, трусы. Потом скользнул под одеяло и лег рядом с ней. Они страстно целовались, обнимались, возбужденные и удивленные тем, что они вместе и могут дотрагиваться до тел друг друга. Мередит еще раз поцеловал ее и попытался возлечь на нее, но она его оттолкнула.