— Прости меня, — сказала она.
— За что?
— Ну, я знаю, ты меня не осуждаешь. Ты слишком великодушен для этого. Но раньше я об этом как-то не думала. А теперь ты вот упомянул об этом… Это было ужасное стечение обстоятельств…
— Да что?
— То, что случилось с нами. То, как это все случилось и как это повлияло на судьбу Мерри.
— Теперь не стоит об этом говорить, — сказал Мередит. — Мы же не хотели сделать ее несчастной. Как там у Шекспира? «Боги справедливы — из наших сладостных пороков создают орудия нашей погибели». Но не все так просто. Это мы так хотим думать. В той же пьесе он говорит, как оно бывает на самом деле: «Мы для богов — как мухи, досаждающие мальчишке. Они убивают нас просто ради забавы».
— Эта строка более утешительна.
— Нет, она более жестока. Я согласен с ней, но это очень жестко. Поразмысли над этой строкой, и ты почувствуешь себя безмерно одинокой.
— Я себя не чувствую одинокой. Здесь. Теперь. С тобой.
— Да, — сказал Мередит. — Даже в этой дурацкой жизни бывают приятные моменты. Хочешь бренди к кофе?
Подумав, она ответила:
— Да, но, может, выпьем кофе у меня?
— Я бы с удовольствием, но не могу.
— А, перестань!
— Нет, мне надо идти на прием вместе с Нони.
— Господи, но ты же можешь не ходить!
— Нет. Мне очень не хочется тебе этого говорить, — сказал Мередит, — но я же здесь с ней. Это же бизнес… Старый трюк карточного игрока. Показываешь старшую карту, чтобы все подумали, что ты блефуешь. Я привел ее с собой, потому что так мне было легче тебя обмануть. Прости.
— Не надо извиняться, — сказала Джослин. — Но ты что, и в самом деле не можешь отойти от нее ни на шаг?
— Если бы я был свободен! Но увы, я не свободен. Ей всего девятнадцать лет. Мне пятьдесят два. В моей жизни она теперь — все. Надеюсь, ты не обиделась.
— Ну, если это все, что мне сегодня суждено получить, пожалуй, мне придется принять ответные меры.
Они встала. Мередит тоже встал.
— Ты уже собираешься уходить? — спросил Мередит.
— Да, собираюсь.
Она поцеловала его в щеку и тем скрыла свою ярость и разочарование. А потом медленно, заученно-небрежной походкой вышла из ресторана и, миновав вестибюль гостиницы, оказалась на автостоянке, Она отправилась к себе в мотель.
В номере она села в кресло, закурила и наконец поняла, что не выдержит одиночества в этой пустой комнате посреди пустыни. Она собрала вещи, вынесла их в машину и поехала обратно в Лос-Анджелес.
Через десять дней ближе к вечеру Мерри позвонил Артур Уэммик. Она вернулась с киностудии и еще от двери услышала телефонный звонок. Она подбежала и сняла трубку.
— Мерри? Это Артур.
— Да?
— Ты видела новый номер «Палса»? Сегодняшний.
— Нет.
— Взгляни-ка. Хочешь, я пришлю?
— Не надо. Я пойду и куплю сама, — сказала Мерри. — Так будет быстрее.
— Ладно. Позвони мне, когда прочитаешь. Если меня не будет в офисе, значит, я дома.
— Позвоню, — сказала она. — Спасибо. А что… там что-то очень плохое?
— Нехорошее.
— Ясно. Спасибо, что сказали.
Мерри повесила трубку и вышла к машине. Она поехала в супермаркет на Сансет-Стрип и купила там «Пале». Потом вернулась в машину и здесь, вдали от посторонних глаз, раскрыла журнал. Пролистывая его с последней страницы, она нашла раздел шоу-бизнеса. Читая статью Джослин Стронг, она чувствовала, как капельки пота, словно крошечные иголочки, покалывают кожу на лбу и на верхней губе.
Это было отвратительно! И самое мерзкое — Стронг делала вид, будто относится к своим персонажам с большой симпатией, пониманием и сочувствием.
Статья была выдержана в тоне слащавого сострадания к Мерри и ее отцу. Джослин изобразила Мерри испорченной беспутной девицей, которая сама не понимает, что творит, и позирует голой перед кинокамерой только потому, что жаждет услышать похвалы мистера Гарри Клайнсингера. Объясняя причину такого поведения, Джослин цитировала Мередита Хаусмена: «Я был не очень хорошим отцом для Мерри. По сути, я и не был для нее отцом. Если она пошла в кино, то это означает, что между нами существует все-таки какая-то близость. И, конечно, я этому рад».
Следующий абзац был еще хуже. «Потягивая «шато латур» в ресторане роскошного отеля в Палм-Бич, он сказал: «Я знаю жизнь. Я знаю, что по чем. И я знаю, каковы ее шансы стать счастливой. Шансы эти весьма невелики».
Мерри еще раз перечитала статью. Она подумала, что подверглась куда менее жесткому нападению, чем отец. Переходя к ее персоне, журналистка выбирала покровительственно-снисходительную интонацию: «Я уже взрослая девушка», с вызовом заявила девятнадцатилетняя начинающая актриса».
Она произносила эти слова, но без всякого «вызова» и ничего не «заявляла». Это была подлая ложь.
Мерри положила журнал на сиденье и поехала к себе. Она позвонила Уэммику.
— А что сказал отец? — спросила она.
— Он волнуется за тебя.
— Ерунда! — сказала Мерри. — Ведь она в основном издевается над ним.
— Он понимает. Но он знает причину. И его больше всего волнует, что эта статья может тебя оскорбить.
— У вас есть его номер? Как мне ему позвонить?
Уэммик дал ей секретный номер телефона. «Это в Малибу», — подсказал он.
— Спасибо, — сказала она и набрала номер отца.
— Алло!
— Папа! Это Мерри.
— Ты читала?
— Да. Только что.
— Мне очень жаль, — сказал он. — Я сослужил тебе плохую службу. Но и причинять тебе неприятностей я ведь тоже не хотел.
— Ах, папа, да ничего страшного, — сказала она. — Мне было очень неприятно это читать, потому что она так написала о тебе. Как же это бесчестно!
— Я не удивился. Это же журналистка. Ей надо было меня подколоть.
— Но почему?
— Ярость уязвленной женщины не сравнится с пытками ада, — процитировал он. — Но это все слишком сложно, чтобы объяснить по телефону. Слушай, ты сейчас где?
Она назвала адрес.
— Может, приедешь сюда?
— С удовольствием.
— Я очень хочу тебя повидать, — сказал он.
— Я тоже. Я приеду сейчас же.
Она положила трубку. И выбросила журнал в мусорное ведро. Теперь эта статья уже не имела никакого значения. Она вышла на улицу.
Мчась по направлению к Малибу, она видела сквозь тонкие облака на западе закатное красное солнце. Эту журнальную статейку можно забыть. Хотя, нет, не совсем. Разговор с отцом по телефону превратил эту омерзительную писанину в красивую яркую новогоднюю открытку.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
— За ваше счастье! — провозгласила Мерри, поднимая бокал шампанского. Она смотрела на отца и Нони — с сегодняшнего дня миссис Мередит Хаусмен, — стоявших в противоположном углу комнаты у камина.
— Всего вам самого хорошего! — сказал судья Нидлмен.
Артур Уэммик важно кивнул и салютовал новобрачным своим бокалом.
Выпили шампанское. Нони, осушив бокал до дна, швырнула его в камин, и он разлетелся вдребезги.
— Это что значит? — удивился Мередит.
— Я всегда мечтала так сделать, — сказала Нони. — Так бывает… ну, в кино.
Мередит рассмеялся, за ним засмеялись все остальные.
— Пойду-ка я за машиной, — сказал Уэммик. Он собирался отвезти их в аэропорт Бейкерфилд, откуда Хаусмены чартерным рейсом должны были лететь в Акапулько.
— Ну, миссис Хаусмен, как вы себя чувствуете? — поинтересовался Мередит.
— Замечательно, — ответила Нони. — Это самый счастливый день в моей жизни.
— Вот и хорошо, — ответил жених.
— И у меня тоже самый счастливый, — подхватила Мерри.