Важно было как можно скорее все узнать или убедиться, что я никогда всего не узнаю.
В воскресенье вечером, когда Энн-Мари отправилась домой, чтобы приготовиться к рабочей неделе, я еще раз перебрал в уме все, что мне стало известно о Лили и ее гибели.
Было очевидно, что Алан и Дороти рассказали мне далеко не всю правду. Нужно было слегка надавить на них.
Один способ такого давления сводился просто к угрозе проинформировать прессу о связи Алана и Лили. Актеры знали, что это никак не украсит их имидж героев воскресных газет для семейного чтения.
Но затем я придумал способ более непосредственного и неприятного воздействия.
Я снял трубку и позвонил сначала в кассу «Барбикана», а затем во множество других театральных касс. Я решил, что непременно должен посетить все вечерние спектакли с Аланом и Дороти в течение ближайших двух недель. «Макбету» было далеко до аншлага, поэтому я мог выбрать себе место почти на каждый спектакль. Я набрал билетов на самые разные места — от галерки до первого ряда, бронируя их под разными вариантами своего имени.
Мне предстояло изрядно позабавиться.
41
Понедельник.
Психея явилась ко мне на порог перед обедом. Она была настроена на серьезный разговор.
— Конрад, я настаиваю на том, чтобы вы прекратили собственное расследование. Нам только что нанес неприятный визит Алан Грей. Он говорит, что вы приехали к нему в театр и заявили, что Лили была беременна от него.
— Разве?
— Он потребовал, чтобы мы сказали, кто отец.
— Надеюсь, вы ему не ответили.
— Конечно, нет.
— Что ж, приятно слышать, что вы относитесь одинаково к обоим кандидатам. Или, лучше сказать, ко всем кандидатам? По-моему, могут быть и другие претенденты.
— Вам надо понять одну простую вещь: если вы будете продолжать попытки своими силами выяснить, кто хотел убить Лили, вы серьезно осложните работу полиции. И даже если полностью не сорвете расследование, вы можете уменьшить вероятность успешного проведения процесса, когда дело дойдет до суда.
— Вы что, думаете, я хочу, чтобы эти люди — кто бы они ни были — спокойненько отправились в тюрьму, где я уже не смогу до них добраться? Сам киллер посиживает небось в какой-нибудь комфортабельной камере…
— Могу вас уверить, его камеру никак нельзя назвать комфортабельной.
— Вы недостаточно упорно работаете. Я способен добиться большего. И добьюсь.
— Конрад, нам ничего не стоит остановить вас. Но пока я прошу по-хорошему, потому что…
— Это ваша работа: затыкать рот людям вроде меня различными оправданиями. Но если вы станете угрожать мне задержанием или чем-то подобным, я отправлюсь прямиком в газеты и расскажу им о ребенке Виты. А теперь я хочу задать вам очень простой вопрос.
— Наш разговор окончен.
Мы по-прежнему стояли на пороге.
— Почему я до сих пор не получил список предметов, изъятых вами из квартиры Лили.
— Не получили? — переспросила Психея немного озадаченно.
— Нет.
— Но я просила его составить.
— А также список вещей, изъятых из моей квартиры.
— Честно, я сделала запрос по поводу обоих списков.
Я ей верил.
— Я постараюсь выяснить, что произошло с ними, — сказала она. — Как только вернусь. Жаль, что они продолжают так со мной поступать.
— Кто? — спросил я.
— Все, — ответила она, отведя взгляд.
Я начал ощущать опасное чувство жалости к ней. Чтобы подавить это чувство, я перешел на сарказм:
— Что ж, Психея, спасибо. Кстати, как продвигается расследование? Есть ли какой-нибудь прогресс с нашего последнего разговора?
— Расследование продвигается очень успешно.
— Прямо как в школьном отчете.
— Подождите, дайте нам время. Мы… вашу мать, пытаемся вам помочь.
Настала моя очередь изумляться.
— Мою мать?.. — повторил я. — Интересно, на каких курсах психологов вас научили такой лексике?
— После всего того, что вы мне наговорили…
— Похоже, мы переходим на личности. Мне могут прислать другого психолога?
— Нет, — отрезала она. — Конрад, я понимаю, что вам больно и обидно и что вы вымещаете свою боль и обиду на мне.
— Только не обольщайтесь, пожалуйста, — сказал я. — У меня есть множество других способов дать выход этим чувствам.
— Мне кажется, вам нужно возобновить регулярные занятия в группе психологической поддержки.
— Я сам, вашу мать, со всем разберусь. Не сидеть же мне дома в инвалидной коляске, в которой я уже не нуждаюсь!