— Вы сможете меня арестовать, если я нарушу закон.
— На это не рассчитывайте. Это нас и раньше не останавливало.
— Ну хорошо, хотя бы отсосите у меня, — сказал я. — Без полноценного полового контакта, а? Давайте.
— Вы отвратительны, — бросила Психея.
— Люди вообще отвратительные существа, — проговорил я. — Дело не в этом. Секс — это совпадение двух отвратительностей. Я просто проверяю, не совпадут ли наши.
Психея встала и взяла свою дешевую сумочку, с которой она ходила на работу.
— Я постараюсь, чтобы в следующий раз к вам прислали мужчину.
— Отлично, тогда до свидания.
Мы дошли до двери, и я ее выпустил.
— Да, — напомнил я на прощание, — мне все еще нужны мои списки, помните?
Ее взгляд сказал мне, куда именно я должен отправиться и что именно сделать, когда я туда доберусь.
Психея проложила себе дорогу сквозь толпу журналистов, отбиваясь от них фразой: Без комментариев. Молодец, девочка.
58
Затем я набрал номер Энн-Мари.
Энн-Мари была польщена тем, что Гитлер позвонил ей лично из своего осажденного бункера. Похоже, все происходящее казалось ей увлекательным приключением, от которого можно было штаны обмочить.
— На что это похоже? — спросила она, имея в виду осаду, устроенную прессой.
— Да так, ничего особенного. Представляешь, наверное. Не слишком приятно. Я бы предпочел, чтобы их не было. Мне очень хочется тебя увидеть, но они следуют за мной повсюду, а тебе нельзя сюда приезжать.
— Но я могла бы, — сказала она, и я ей, безусловно, верил.
— Энн-Мари, — ответил я, — ты просто не понимаешь, чем это может кончиться. К концу дня они возьмут интервью у твоих родственников, о существовании которых ты даже не подозревала. Я боюсь, не прослушивают ли они мой телефон.
— Не впадай в паранойю.
— Я по тебе скучаю, мне хочется лечь рядом и тесно прижаться к тебе.
— Потерпи еще немного, — сказала она.
— Да, через день-другой они потеряют ко мне интерес.
— Конрад, — заговорила Энн-Мари уже другим тоном, — зачем ты ездил в больницу к Азифу?
— Если я скажу тебе, ты пожалеешь, что узнала.
— Не пожалею.
Мы еще обменялись нежностями, после чего я повесил трубку. Мне пришла в голову мысль, уже не в первый раз, что Энн-Мари, возможно, тоже следит за мной. Я подумал, что, наверное, стоит остерегаться ее чуть больше, а доверять ей чуть меньше.
Оставалось еще вечернее посещение театра. На этот раз папарацци на мотоциклах смогли нагнать нас в центре Лондона. Джеймз и не пытался улизнуть от них — в этом не было смысла. К тому же я хотел, чтобы репортеры узнали, куда мы едем. Так можно было оказать дополнительное, пусть и незаметное для других, давление на Алана и Дороти. Я рассчитывал, что это переполнит чашу их терпения и они сдадутся. Я решил послать им открытку со словами: «Я готов вечно ходить на ваш спектакль. Интересно, хватит ли сил у вас?» Я также надеялся, что непрямое внимание прессы заставит их запаниковать, и они пойдут на контакт со мной.
Еще утром мне пришла в голову и другая мысль: может, мне удастся привлечь внимание прессы к негру и альбиносу из «мондео». Но когда я выглянул из окна и осмотрел улицу, их на обычном месте не было. Похоже, они решили, что мои передвижения и так достаточно хорошо прослеживаются. Или опасались, что их заметят и начнут задавать им вопросы. Едва ли они сошли бы за журналистов, хотя сейчас, конечно, был самый благоприятный момент, чтобы целый день торчать перед моим домом в машине, не привлекая к себе внимания. Судя по всему, максимум, на что я мог подвигнуть журналистов, — это посетить крайне неудачную постановку «Макбета».
Тогда, впрочем, я не знал, что воскресное крайне неудачное представление «Макбета» было последним из тех, которые я собирался посетить.
Звонок раздался поздно вечером в воскресенье.
Со мной разговаривал Алан, хотя я физически ощущал присутствие Дороти, находившейся возле него. Именно она дергала за нити разговора, решая, что Алану следует сказать, а о чем лучше умолчать.
— Мы хотим знать, — сказал Алан, — что требуется для того, чтобы ты перестал срывать нам спектакли.
До этой мирной стадии переговоров мы добрались далеко не сразу — сначала Алан раз тридцать назвал меня ублюдком и гребаным сраным мудаком.
— Мне нужно — единственное, что мне нужно, — это знать правду.
— Сначала пообещай не приближаться к театру, нашей квартире и нашему сыну.