Тогда я услышал выстрел, но не сразу осознал, что происходит. Когда следом раздалась еще серия выстрелов, я подумал, что какой-то шутник взрывает в редакции хлопушки или петарды. Это была бы крайне дурная шутка – у нас раз в месяц стабильно происходило что-нибудь в этом духе. Как в тот раз, когда к нам зашел батюшка освящать редакцию. Я тогда еще сидел, работал себе, как неожиданно мне в глаза прыснули водой, вроде как даже святой.
Но крики, истеричные, полные ужаса крики, разорвавшие будничное гудение нашего офиса, убедили меня в том, что происходит нечто из ряда вон. Я не чувствовал страха, но и желания выйти посмотреть, что происходит, тоже не испытывал. Меж тем, криков становилось меньше с каждым выстрелом. Я мысленно представил, как наш нежданный посетитель шел по прямому коридору, поворачивался к каждой двери направо и налево по мере продвижения и методично отстреливал всех сотрудников. Охрана, бухгалтерия, отдел кадров, офис журналистов, реклама, верстка. Далее стол секретарши Кристиночки, кабинет шефа и его замреда, потом кабинет гендиректора. Ну а в двух конференц-залах вроде бы никого в этот час не было.
Я повиновался абсолютно противоестественному в этой ситуации любопытству и выглянул из своего убежища. Из редакции в предбанник тянуло пороховым дымом. Кажется, там распростерлось настоящее царство смерти.
В коридоре возле кабинета верстки лежали несколько тел, завхоза и компьютерщика Бори. Стекло у охранки было разбито, пожилой охранник лежал на полу, под ним растеклась лужа крови. У бухгалтеров та же картина – мертвая и удивленная Гликерия Романовна в своем офисном стуле, испуганная Светлана Васильевна - милая женщина, всегда вовремя выдающая зарплату.
Кажется, момент, чтобы вызвать полицию, уже давно настал, но я этого почему-то не делал. Как завороженный, я ступал по липкому от крови линолеуму, задевая случайные гильзы, валявшиеся повсюду. Наши журналисты лежали в кабинете в одну кучу, словно пытались выбежать друг за дружкой, а меткий стрелок укладывал их одним выстрелом.
- Ты, - услышал я с другого конца коридора. – Руки.
Я поднял руки и закрыл глаза так плотно, как только смог. Час пробил, подумалось мне.
- Ты кого-нибудь вызывал?
- Нет. Не успел.
- Где фотоаппарат?
Я было хотел спросить, зачем он сдался, но благоразумно ответил:
- В редакторской, у шефа.
- Подойди сюда. Медленно. Руки не опускай.
Я открыл глаза и, потупив их в пол, медленно зашагал в сторону стрелка, переступая через трупы завхоза и компьютерщика.
- Посмотри на меня.
Я заколебался. В эту минуту я хотел, наверно, действительно хотел, чтоб он застрелил меня. И тогда я бы перестал видеть мертвых по ночам, перестал бы гадать, действительно ли я несу смерть всем вокруг или это лишь мои выдумки.
- Сюда посмотри, я сказал.
И я поднял голову, как затравленная собака, как уставший пойманный в угол зверь, которого вынуждают дать последний бой. Я увидел ясные, красивые серые глаза моложавого парня, которому около тридцати. Всё в нем говорило о том, что он прошел много боев и научился в них профессионально убивать. Я вспомнил это лицо – отца изнасилованной и убитой девочки. Наверно, я бы не увидел его вживую, если б мы тогда не разместили случайно все три фотографии без изменений.
- Возьми фотоаппарат. Снимай всех.
Я сделал то, что он попросил.
Щелк! – распростертая на Чижове Лена обнимала его широкие плечи, из ее рта стекла кровь, придав шевелюре Чижова багровый оттенок.
Щелк! – Кристиночка, наша секретарша, в падении опрокинула стул, раздвинула ноги, раскинула руки. На ее груди зияли две дырки и красовались два красных пятна.
Щелк! – у шефа пропало пол черепа, его светло-голубые глаза смотрели с удивлением на входившего в кабинет. Он сложил руки перед собой, как ученик за партой, и наклонил голову, словно хотел отдохнуть от работы.
Щелк! Щелк! – столько крови я в жизни ни разу не видел.