– Мне нужно убраться до рассвета, – сказал он Иннокентию во время короткой трапезы. – О чём ты хотел поговорить?
Гоблинович рассказал ему всё: о том, как дед выпросил у него бульварное чтиво; о материализаторе; о жиже и растениях. Гардиальд внимательно выслушал.
– Не знаю, что с этим делать, – заключил Иннокентий. – Оно, вроде бы, полезно… И всё же как-то идеологически неправильно…
– Хорошо, – сказал Гардиальд, вытирая рот салфеткой. – Я подумаю.
– Ты ведь не скажешь Хельмимире?
– Не скажу.
Он поднялся на крышу, сел в свой аппарат и был таков. Несколько дней после этого Гоблинович ожидал расправы. Когда, наконец, стало ясно, что никакой расправы не последует, Иннокентий успокоился, и жизнь потекла своим чередом.
Однажды Гардиальд явился снова. Елдыринцы думали, он прилетел по каким-нибудь таинственным делам, однако они ошиблись.
– Ну, – сказал он с ходу, – показывайте ваше открытие!
Друзья проводили его в мансарду.
– Давайте, буду испытуемым, – предложил Гардиальд.
Иннокентий зачитал ему отрывок из «Бабского порева». Получилась первоклассная жижа. Все трое вышли во двор, и Гоблинович демонстративно вылил её на сухую почву.
– Нужны примерно сутки по местному времени, – объяснил он.
Схема не подвела. Через сутки на том месте, куда вылили жижу, стали пробиваться робкие ростки.
– Впечатляет, – усмехнулся Гардиальд.
– Ага, – подтвердил Гоблинович. – Мы ещё в оранжерее пробовали…
– Давайте продавать жижу! – воскликнул Бабельянц. – Мы разбогатеем!
Ещё несколько месяцев прошли в мучительном ожидании. «Интересно, что они решат? – думал Гоблинович. – Неужели мне всё-таки влетит от Хельмимиры?» В следующий раз Гардиальд явился днём.
– Собирайтесь, – сказал он елдыринцам. – Полетим в администрацию зоны.
Дед принарядился. По дороге Гардиальд рассказал, что везёт Бабельянца и Гоблиновича подавать на документы. Старика можно выдать за богатого елдыринского эмигранта, который хочет открыть бизнес в Мундиморе.
– Когда получите вид на жительство, – говорил Гардиальд, – оформим контору. Можно будет арендовать у государства пустой цех в промзоне…. Посмотрим, что получится из этого вашего открытия.
– Наконец-то! – ликовал Бабельянц.
Аппарат припарковался на крыше администрации. Там их уже ждал какой-то мундимориец. Он повёл елдыринцев в здание и долго водил по кабинетам, где им раз за разом приходилось подписывать какие-то документы и проходить иридосканирование. Спустя несколько дней из администрации пришёл ответ. Вид на жительство им не дали, зато выдали миграционные карты длительного пребывания. Этого было достаточно для того, чтобы владеть недвижимостью и открывать производство на территории Мундиморы.
«Корпорация Копрорация» – это, пожалуй, было всего лишь громкое название. На самом деле вся «контора» представляла собой лишь станцию компостирования. Партизаны закупили четыре танкера для созревания компоста. С соседним агропромышленным комплексом заключили договор о поставке сырья. Всеми делами занимались Гардиальд и Гоблинович, а Бабельянца поставили «боссом» – для всяких там проверяющих инстанций.
Так была основана успешная компания, которая занималась производством удобрений. Разумеется, их секрет был в том, что Гардиальд и Гоблинович добавляли туда «жижу» из материализатора. Когда компост созревал, его продавали мелким оптовикам. Со временем у «Копрорации» появились свои фасовочные цеха, и партизаны стали продавать компост розничным покупателям напрямую.
Прибыль от продажи поступала на отдельный счёт, которым распоряжалась партизанская верхушка. «Эти деньги идут на борьбу с отупляющим искусством», – говорила Хельмимира. И всё же иногда Бабельянцу доставались дорогие сигареты, шубы и коньяки.
После участия в перевороте и переезда на Джоселин Гоблинович совсем перестал заниматься делами «Копрорации», однако Гардиальд продолжал периодически наведываться на Лизу-Мейтнер. Оба понимали: если Хельмимира узнает про жижу, то им придёт конец.
Глава 29: Дохлая крыса на стене
– Готов?
Гоблинович кивнул. Он знал: сейчас будет очень плохо. Ложась в материализатор, он чувствовал невольный страх, как перед любой болезненной процедурой. «Отвык я от этого», – подумал елдыринец. С тех пор, как он стал цензором, ему разрешили не сдавать чистый энтузиазм. Зато работать приходилось целыми днями – так, что не всегда хватало времени на пьесу.
Гардиальд опустил рычаг и принялся вслух читать произведение. Гоблинович испытал привычную боль в голове – до тех пор, пока совсем невозможно стало думать. Когда же всё закончилось, он ещё долго приходил в себя. Гардиальд в это время возился с ёмкостью.