– Что не так?! – злилась Хельмимира. – Я дала им достойные произведения – так почему они продолжают читать ширпотреб?!
– Они, похоже, совсем отупели за время правления Харальдюфа, – рассуждал Исаак.
– Ничего, я верну им хороший вкус! Введём цензуру. Тогда им придётся думать головой – хотят оно того или нет!
– У Харальдюфа тоже была своя цензура, и мы легко обходили его запреты…
– И всё равно он сумел привить свою скотсткую эстетику миллиардам гуманоидов.
– Ты же знаешь: где цензура – там и чёрный рынок.
– Нашёл, чего бояться! Партизаны не одолеют партизан?
– Возможно, ты и права… Только, мать, полегче на поворотах.
«Раньше он поддерживал мои идеи», – с горечью думала Хельмимира, вспоминая прошлые беседы с мужем. Она не могла точно сказать, когда всё изменилось. Между супругами не было крупных ссорр и скандалов. Несмотря на плотный график, Хельмимира никому не доверяла произведения Исаака и редактировала их сама. Супруги всегда проводили свободное время вместе. Её телохранители были его друзьями. «Так что же всё-таки происходит?» – спрашивала себя мундиморийка, мучаясь от глухой, зябкой, тёмной неизвестности.
В один прекрасный день Хельмимира поняла, что её окружают одни только идиоты и предатели. Она рассказала об этом Исааку – и внезапно не нашла у него той поддержки, которой так жаждала. «Ты, мать, поаккуратнее с такими мыслями», – вот и всё, что ответил ей качкоид.
«Неужели он разлюбил меня?» – с ужасом думала мундиморийка.
Приходя домой, Хельмимира всё чаще стала замечать во взгляде Исаака холод и непонимание. Она делилась с ним самым сокровенным – а он только смотрел на неё с какой-то странной тревогой.
– Не нужно было давать столько свободы цензорам, – говорила Хельмимира. – Многими из них овладела ересь – и вот они уже готовы отступить от идеалов партизанского движения… А ты ведь знаешь: на войне мы таких расстреливали.
Исаак молчал, а иногда и вовсе переводил тему: начинал рассказывать про какие-то психические расстройства. Однажды он даже посоветовал Хельмимире о них почитать. Тогда мундиморийка решила, что главным героем его следующего романа станет сумасшедший.
– Знаешь, – сказала она мужу, – мне, как читателю, нет необходимости так глубоко разбираться в дебрях психиатрии.
Время от времени Хельмимира успокаивала себя тем, что Исаак просто сильно увлечён своим творчеством и поэтому не может больше разделять её интересы. Однако с каждым днём она всё разительнее чувствовала, что он охладевает к ней как к женщине – даже несмотря на то, что она посещала самые дорогие центры красоты на Джоселин-Белл-Бернелл. Как и в годы своей молодости, мундиморийка вновь носила женственные платья, полупрозрачные блузы и кружевные чулки. А ещё она отыскала духи, которыми пользовалась в то далёкое время, когда ей только предстояло обольстить Исаака и подчинить его себе… «Как давно это было? – думала Хельмимира, ощущая светлую грусть. – Миллиарды лет назад, в другой вселенной? Тогда он и вправду сходил по мне с ума. А теперь обнимает, как больную… Неужели меня так сильно потрепала жизнь?»
Супруги редко говорили о старых временах. Лишь однажды Хельмимира услышала от Исаака упоминание далёкого прошлого – и в груди у ней разлилось приятное тепло. Это случилось, когда Хельмимира объявила мужу, что ужесточила требования к цензорам.
– Я собираюсь навсегда очистить Комитет от всякой ереси, – сказала она за ужином. – Я уничтожу всех, кто идёт против моего курса!
Исаак вздохнул и тихо произнёс:
– Давным-давно у тебя газета была… Название не помнишь?
Хельмимира плохо спала по ночам. Ей часто снилось, что на неё пытаются напасть. Во сне она по привычке хваталась за пистолет – а на поясе было отвратительно пусто… Просыпаясь в холодном поту, Хельмимира бросалась к выдвижному ящику прикроватной тумбы – и, к счастью, находила там свой грэйс-хоппер. Тогда она с облегчением падала обратно на кровать, чтобы отдышаться, а потом подползала к Исааку и прижималась к нему всем телом. Он тоже просыпался и обнимал её.
– Ты, наверное, разлюбил меня, – сказала Хельмимира однажды.
Качкоид глубоко вздохнул.
– Если бы я разлюбил тебя, то давно свалил бы подальше от всего этого.
Он снова заговорил про какую-то газету и про какого-то психотерапевта. Хельмимира уже засыпала и совсем его не слушала.
– В конце концов, не важно, любишь ты меня или нет, – сказала она сквозь дремоту. – Главное, чтобы ты оставался верен идеалам космических партизан.