«Что он говорит? – пронеслось в голове у Хельмимиры. – Неужели это правда?»
– Мне давно следовало высказать тебе всё как есть, – продолжал Гардиальд. – И я жалею, что так долго молчал. Видишь ли, когда-то партизанское движение было надеждой империи. Мы боролись за то, чтобы Харальдюф не сделал из людей полуграмотное стадо. Но, знаешь, со всеми великими начинаниями всегда происходит одно и то же: их в конце концов извращают. В какой-то точке хорошая идея вдруг превращается в своего уродливого двойника. Теперь мы не помогаем культуре развиваться, а тянем её назад. Ты одержима утопией: хочешь за одно поколение создать общество интеллектуалов… Увы, это невозможно. И если в тебе осталась хоть капля благоразумия, подумай об этом хорошо.
Хельмимира молчала. То, что сказал Гардиальд, отдавалось внутри неё глухой болью. «Так вот, кого я пригрела на своей груди!» – сокрушалась мундиморийка. Внезапно в глубине её разума промелькнула страшная мысль: «А что, если он в чём-то прав?» Однако Хельмимира не смогла вынести её и прогнала прочь.
– Какой же ты всё-таки трусливый, – сказала она Гардиальду.
– Я – трусливый?! – удивился тот.
– Трусливый и слабохарактерный, – повторила Хельмимира. – Пасуешь перед трудностями. Ты думал, победа над Харальдюфом – это конец борьбы? Как бы не так! Одолеть имперскую армию было самой простой нашей задачей. Теперь же мы имеем дело с настоящим врагом: привычкой народа к отупляющему искусству. Она появилась не во времена Харальдюфа, о нет! Она существует с тех пор, как зародилась культура. Гуманоиды жаждут дешёвых развлечений и совсем не хотят тратить энергию на осмысление.
– Ты хочешь насильно заставить их думать? – спросил Гардиальд. – Насильно всех сделать гениями?
– Ну, гениями – это громко сказано, – усмехнулась Хельмимира. – Но величайший из идеалов партизанского движения – это духовный и интеллектуальный рост общества в целом. Что толку, если черепашьими темпами развивается только думающее меньшинство? Нужно заставить гуманоидную расу шагнуть вперёд – так, чтобы люди использовали свой мозг не на пять процентов, а хотя бы на пятьдесят. Мы всё ещё партизаны, и мы всё ещё боремся. И если мы прекратим борьбу – это будет означать дезертирство. А дезертиров, как ты знаешь, расстреливают.
Хельмимира видела, что брат и сестра смотрят на неё с испугом. «Что у ней в голове?!» – прошептала Стефания и закрыла лицо руками.
– Так ты и вправду людей начнёшь расстреливать! – возмутился Гардиальд.
– Мы говорим о ценностях, ради которых не жалко убить, не страшно умереть и не стыдно предать, – стальным тоном заявила Хельмимира.
Брат и сестра переглянулись.
– Знаешь, я умываю руки, – внезапно произнёс Гардиальд.
– В смысле? – уточнила Хельмимира.
– Я ухожу в отставку, – пояснил Гардиальд. – Извини, но ты свихнулась.
«Эти двое обязательно побегут к императрице», – подумала Хельмимира, когда Гардиальд и Стефания покинули её кабинет. Она ощущала болезненную досаду – несмотря на то, что за много лет борьбы привыкла терять боевых товарищей. «А я ведь столько для них сделала! – сокрушалась Хельмимира. – Как можно быть такими неблагодарными?!»
Исаак уже спал, когда Хельмимира оказалась дома. Она заказала дроиду горячий морс и села в гостиной. На глаза ей попалась книга – ярко-красная лайка с фирменным логотипом издательства, который был выгравирован прямо на ней. Хельмимира активировала её и обнаружила один из романов Исаака. «Неужели я была необъективна?» – с ужасом думала мундиморийка, проходясь по строкам и дотошно оценивая каждую фразу. Внезапно она увидела в тексте несколько стилистических шероховатостей. «Это невозможно, этого не может быть!» – со злостью подумала Хельмимира и тут же закрыла голограмму. На пороге гостиной стоял дроид с подносом.
«Если тот елдыринец напишет хорошие тексты, я их пропущу», – думала Хельмимира уже в постели.
Утром всё было как всегда. Однако после завтрака Исаак неожиданно произнёс:
– Ну всё, мать, поехали к доктору.
Хельмимира изумлённо уставилась на мужа.
– К какому ещё доктору? – спросила она.
– К психотерапевту, как договаривались.
Хельмимира была ошарашена.
– Когда это мы договаривались? – уточнила она, прищурившись и наклонив голову.
– На днях, когда ты проснулась посреди ночи.
Только теперь Хельмимира начала припоминать что-то подобное, однако всё равно не могла восстановить тот разговор.
– Знаешь, я, наверное, ошиблась, – сказала она. – Мы друг друга не поняли. Я собираюсь лететь в Комитет, а потом к императрице.