«Возможно, Гоблинович пытался лечить его литературой», – догадалась мундиморийка.
– Вы печальны, – сказал Бабельянц. – Вас обидел негодяй Теодоро?
– Какой ещё Теодоро? – удивилась Хельмимира, опрокидывая очередной стакан.
– Ну Теодоро – этот качкоид, ваш охранник….
От неожиданности Хельмимира едва не захлебнулась коньяком.
– Ну тебя и приплющило! – воскликнула она, смеясь. – Какая-то каша в голове: и «Кармен», и «Собака на сене»… Впрочем, лучше бы все они читали «Кармен», чем «Бабское порево»…
– А что особенного в «Кармен»? – внезапно спросил Бабельянц. – Подумаешь, история какого-то ненормального, который зарезал свою гулящую девку! Где конфликт? Где идея?
Хельмимира вновь едва не захлебнулась – на этот раз от удивления. Обычно подобные вопросы задавала она. Несколько секунд мундиморийка молча сидела, уставившись на Бабельянца.
– Идея в том, – произнесла она, наконец, – что настоящая страсть заслуживает больше уважения, чем мелочный расчёт.
– Разве подобные идеи не устарели? – продолжал допытываться Бабельянц. – По-вашему, это правильно – романтизировать грабителя и убийцу? Мы что, обязаны сострадать преступнику, который убил женщину просто потому, что она его не любила?
– Можно долго обсуждать идеи, – сказала Хельмимира. – Но качество текста от этого не меняется.
– А что толку от качественного текста, если его идея обесценилась?
Хельмимира, которая уже успела захмелеть, от таких речей едва не протрезвела. Не говоря ни слова, она встала, подошла к бару, вытащила оттуда второй стакан, налила туда коньяка и кивнула деду. Увидев это, Бабельянц радостно потрусил к столу. Оказавшись напротив Хельмимиры, он схватил стакан, выпил содержимое и одобрительно прищёлкнул языком. Хельмимира наблюдала за ним, прищурившись и наклонив голову.
– А ну скажи мне, – приказала она, вновь разливая по стаканам сияющую жидкость, – как вытравить из людей лень и невежество?
– Это невозможно, сеньора, – ответил Бабельянц.
– А что, если их заставить учиться и думать? – не унималась мундиморийка.
– Тогда, конечно, они станут немного умнее, – рассудил Бабельянц. – Но если вы будуте делать это из-под палки, то они всеми силами будут этого избегать. Появится подпольное движение тех, кто думать не захочет… А знаете, сеньора, что самое страшное? Самое страшное то, что именно эти люди и будут самыми думающими из всех, кого вы хотите заставить думать…
Хельмимира едва с дивана не рухнула.
– Сеньора, – умильно произнёс Бабельянц, поглядывая на стакан, – могу я выпить?
Хельмимира ошарашенно кивнула. В голове у ней становилось всё светлее и светлее.
– Скажи тогда, – произнесла Хельмимира, как только дед угостился, – как сделать, чтобы авторы писали только произведения высшего качества?
– Это тоже невозможно, сеньора, – ответил старик.
– Почему? – спросила Хельмимира.
– Потому, что понятие «высшего качества» – слишком уж расплывчатая категория даже для точной литературоведческой науки, – проговорил Бабельянц. – Идеальных авторов нет. У любого из них можно найти объективный промах.
«Ну и ну!» – пронеслось в голове у Хельмимиры. Такой наглости она не ожидала даже от полоумного.
– Ну, – сказала она с вызовом, – тогда найди объективный промах у кого-нибудь из основателей фантастики.
– Да сколько угодно! – заявил Бабельянц. – Взять хотя бы братьев Стругацких…
– Кого?! Да как ты смеешь?!
– Смею, сеньора, смею. Помните «Понедельник начинается в субботу»?
– Разумеется, помню!
– Так вот сеньора, в этом произведении трудоголизм возводится в единственную норму. Разве это правильно? Неужели нельзя хорошо работать и вместе с тем хорошо отдыхать? Почему у тех сотрудников, кто смеет завести семью и увлечения, обязательно растут волосы на ушах?
– Литературная критика не касается идей, а оценивает только тексты.
– Это, мадам, не идея, а идеологический косяк. Или вот вам ещё пример: «Звёздный десант» Хайнлайна… Как бы ни был хорош, а всё же есть огрехи. Там, если заметили, обесценивается роль военачальника и прославляется роль полевого командира. А вы ведь по опыту знаете, что этот подход неверный…
«Откуда он, мать его, помнит про мой опыт?!» – промелькнуло в голове у Хельмимиры, однако это было неважно по сравнению с тем, что говорил старик. Мундиморийка и раньше видела «особенности» мировоззрения древних авторов, но как-то списывала их на время, в котором они жили… Точно так же она прощала Исаака. Теперь же в её голове будто соединились какие-то клеммы, и чёрно-белая картина мира внезапно сделалась разноцветной.