Здесь у нас анфилада героическая; цель всех потуг и поползновений — одна: перескочить, перепрыгнуть через время, так сказать, его переехать, перейти, другими словами, форсировать и закрепиться на плацдарме будущего, дабы обрести там вечный покой и вечную славу. Здесь представлен ныне уже редкий (поскольку требующий не просто элементарных навыков работы с прикладными компьютерными программами, а умения и опыта в старом, мастерском, ремесленническом, смысле этого слова) жанр: живопись большей частью академическая или романтическая с величественными позами и эпическими жестами; все грандиозное, помпезное и захватывающее дух. Исключительно холст и масло. Триумфальные фрески, батальные панорамы, масштабность и величие. Порыв, рывок и прыжок. Воля, а там и власть с неминуемыми стягами и штандартами, наградами и почестями. Взятие альп, гималаев, кавказов, кордильеров, освоение африк, америк и евразий, глобальные проекты, великие стройки и глубинные переустройства вместе с сопутствующими массовыми человеческими и нечеловеческими жертвоприношениями. Пусть не все…
Кто у нас здесь рыгает? Некрасиво. Как это «не рыгал»? Я же слышал! Во-первых, не «блевать тянет», а «тошнит»; а во-вторых, для этого есть специальное место. Я вам покажу. А пока держитесь! Дышите глубже! Глубже!
Итак, не все изображенные здесь наполеоны пребывают в активизированном состоянии, зато каждый хоть раз да ощущал себя наполеоном гипотетическим, находил в себе наполеона виртуального, так сказать, наполеонисто примерялся и прикидывался, как мы говорим, «давал бонапарта». А значит, лелеял мечту, представлял себя победителем и покорителем, первопроходцем и основателем, то есть был латентным героем своего времени (понятно, что об острове позора никто не думал, да и герои, между нами, получались совсем негероические, но это уже другая тема). Вот этот, перепачканный сажей, но с незапятнанным боевым духом, сидит на башне танка после зачистки и как будто думает, я не тварь дрожащая и не петух ощипанный, а личность и посему право имею, а вдали снежные вершины в синеве воздушной, так сказать, купаются. Другой моет своей доблестной зубной щеткой кирзовые сапоги старшего боевого товарища в чужом теплом океане, дрожит, пришлепывает разбитыми в кровь губами и с тоской вспоминает о далекой подруге на далекой северной родине. Третьего, неподвижного и забинтованного, но с медалькой, торжественно выносят на носилках из вертолета; он уже ни о чем не думает и ни о чем не вспоминает, а на заднем фоне зеленая лужайка и белый дом с балконом. Четвертый, высунув язык, старательно обводит красным карандашиком населенные пункты на карте, втыкает в них разноцветные флажки, вычерчивает графики и вычеркивает написанные непонятными иероглифами фамилии в списках. А эти, связывая абсолютный идеализм с крайним прагматизмом, простукивают граждан ледяными молотками. Кузнецы будущего. Да мало ли великих кормчих. Да мало ли предводителей, покорителей, победителей.
Все при параде проплывают в лучах трибун, вдоль акваторий, и благодарные народы им внимают под звуки маршей, гимнов, ораторий. А рамы золотом сияют. И никаких тебе апорий. Никаких. Вы понимаете? Никаких! Ни-ка-ких!
Пусть все эти овеянные славой в сияющих рамах никогда не читали о теории относительности, но зато они удивительным образом ею прониклись и применяют ее в практической жизни, разумеется, по-своему: стремятся распоряжаться временем, как будто они имеют на это право и действительно способны им распорядиться. Они относятся ко времени как к подневольному дневальному и ревниво воспринимают любые посягательства на свое право им помыкать. Отсюда — постоянные поиски врагов, выискивание происков, шпиономания. Отсюда — мания защищаться, навязчивая идея обезвредить, стремление держать все под контролем и лично командовать умерщвлением на суше, на море и в воздухе. Тра-та-та! Тра-та-та! Вы уж не обессудьте; всякий раз, когда веет имперской кирзой и великодержавным порохом, я всегда расхожусь не на шутку… Пусть цель умерщвления — уничтожение не самих людей, а экстракция и утилизация заключенного в них времени, но самих людей все равно жалко. Разве нет?
Сладострастная анфилада. Тут со временем играют, заигрывают. Флиртуют, соблазняют и обольщают, пристают и домогаются, желая — как если бы это было возможно — им овладеть половым, так сказать, путем. Здесь всегда царит полумрак. Это театрализованное действо, довольно популярный в свое время хэппенинг во всех его импровизационных состояниях: и звук и запах, а уж про виды я не говорю. Говорить тут нечего. Сами видите, манекены все как живые: похотливые и блудливые. Все влажные и дикие.