Однако все это не относилось к узникам двадцатого блока! У этих несломленных храбрецов была своя особенная отметка: волосы ото лба до затылка у них выстригались. Заключенным двадцатого блока не татуировали номера, это была единственная группа узников Маутхаузена, которая не работала. Вместо этого полные сутки узники подвергались пыткам и издевательствам со стороны лагерной администрации.
Парикмахер закончил стрижку. Только было пригревшийся на табуретке парень был безжалостно сдернут и отправлен в полет по направлению к двери. Потом его пинками выгнали на улицу, швыряя вслед старые полосатые штаны и куртку из какой-то дерюги. Прямо на улице, трясясь от холода в избитом теле, Сашка натянул на себя эти лохмотья. Воспользовавшись тем, что охранники задержались в парикмахерской, парню удалось перепрятать часть содержимого аптечки в новую «одежду».
«Ну, зато Катьку получилось выкинуть из головы», — цинично пошутил Александр, и его погнали дальше, к железным дверям блока № 20.
Куда и почему погнали Сашку, никто так и не понял.
Следующими с площади увели Рыжковых: колонну, которой была необходима «медицинская помощь», увели следом.
Оставшимся ломать голову, куда их ведут, не дали. Почти сразу перед строем вышел офицер и, цедя слова, заговорил:
— Сегодня такими же преступниками, как вы, был убит верный сын Германии Георг Бахмайер. Убийца получил по заслугам, его труп и труп его сообщницы вывешен на воротах лагеря. Они прибыли вместе с вами, но никто из вас не предупредил о готовящемся побеге. Поэтому вы, как соучастники, будете подвергнуты наказанию: на следующие три дня лишаетесь еды.
Андрей угроз немца уже не слышал. Мысленно аплодируя Алексею, он прошептал:
— Ай да Лешка, ай да молодец, прихватил с собой таки одного поганого выродка!
Молодой человек не знал, что три дня без пищи в таком лагере, как Маутхаузен, равносильны скоропостижной смерти. Чудовищные физические нагрузки в каменном карьере приводили к тому, что здоровый человек сгорал за три-четыре месяца. Отсутствие же питания в течение трех дней при таких нагрузках приводило к полному истощению организма.
Умирать не хотелось, а то, что их гонят именно умирать, сомнений не было: слишком немощным был состав группы, в которой они с женой оказались. Такие много не наработают. Шли недолго. Их согнали к длинному зданию, перед входом заставили всех раздеться.
— Вам стоит помыться. После этого вам будет выдана чистая одежда и выделено место в лазарете, — на разных языках проговорил все тот же «офицер-полиглот».
— Кому другому рассказывай, — тихо прошептал на это Дмитрий Андреевич, обнял жену и одним из первых шагнул внутрь.
Камера выглядела в точности как душевая, с потолка свисали душевые зонтики. Дмитрий Андреевич где-то слышал, что камера могла выполнять функции душевой или газовой камеры в зависимости от того, что пустить по трубам. Пустят воду — и вот тебе душевая, пустят газ «Циклон Б» — и пожалуйста — газовая камера. Истинно немецкая практичность.
Обещаниям офицера мало кто поверил. Многие из заключенных пытались сопротивляться, но много ли смогут навоевать обессиленные старики да старухи? Один-два удара прикладом, и корчащихся узников силком закидывали внутрь.
Обычно камеру заполняли битком, так что узникам приходилось стоять, но в этот раз прибывших было очень мало (вернее, мало было тех, кто пережил путь), и, войдя внутрь, Дмитрий Андреевич с женой присели возле стены.
Мужчина крепко прижал женщину к себе и заговорил:
— Оригинальный у нас с тобой, Светка, отдых получился.
— Детей жалко. Расстроятся.
— Ничего, переживут, чай, не маленькие. На ноги мы их подняли, у обоих семьи. И без нас дальше проживут. А нам с тобой чего? Годом раньше, годом позже, пожить успели. Хорошо, в нашем эшелоне детишек не было, сердце не выдержало бы смотреть на них здесь.
— Про детишек даже представить страшно, — женщина на секунду замолчала и продолжила: — Жаль, на пенсии почти не пожили, ведь попутешествовать хотели, мир посмотреть.
— Да уж, попутешествовали. Зато у нас с тобой, как в сказке: «Жили они долго и счастливо и умерли в один день».
В этот момент в помещение начал поступать газ. С испугом смотрящие на потолок узники взорвались криками и просьбами о помощи. Одна из женщин лет пятидесяти бросилась к герметичной двери камеры и что есть силы принялась стучать в нее кулаками, моля выпустить ее, через мгновение к ней присоединились еще несколько человек. Кто-то безучастно сидел молча, уперев ничего не видящий взгляд в стену напротив, многие рыдали. Старик, стоявший в середине камеры, упал на колени и принялся вслух читать молитву, неистово крестясь.