О чём мог мечтать маленький мальчик? Конечно, об игрушках, конфетах, сказках… Меня завораживала разноцветная игра света. Я и на улице любил торчать у ёлок и смотреть на цветные огни. Очень любил смотреть в окна. Там всегда было интересно.
(Фото № 22 — Начало 60-х годов — А. А. Кузёма)
Однажды совершенно случайно, а может и не совсем случайно, оказался у бревенчатого двухэтажного дома. Из окна напротив лился ровный, приятный глазу мягкий голубоватый свет лампы дневного освещения. В то время такое освещение было в новинку. Сквозь тюль просматривалась комната. Слева в дальнем углу располагалась высокая кровать, видно с периной, так как была она неестественно высока, накрытая красивым покрывалом с кистями по краям. Справа виднелся телевизор на коротких ножках. Под самим окном находился круглый стол (что за дикая любовь там была у людей к круглым столам?! У нас в доме тоже был круглый стол, у соседей был круглый стол…). Слева от окна выглядывала огромная цветущая китайская роза. Это было здорово! Среди глубоких снегов нежные цветы юга! Прямо посреди стола пристроилась на высокой тонкой ножке хрустальная ваза, наполненная до краёв апельсинами и шикарными, громадными персиками. Шкурка последних была так тонка, что даже сквозь примёрзшее стекло просвечивала мягкая, сочная плоть. Вглубь комнаты видно не было, так как я стоял ниже края окна, и потому приходилось немного задирать голову, чтобы рассмотреть всё это добро. Мешали видеть внутренность помещения, также, и наклеенные прямо на стекло бумажные украшения. Да и портьеры были слегка сдвинуты. Я смотрел не потому, что мечтал о жилье, я просто смотрел, мне нравилось смотреть в красивые комнаты. Если за окном было пусто, я просто уходил. Меня никто не гонял. К примеру, в своё окно я смотреть не любил. Там было скучно. Не любил смотреть в окна магазинов. А вот витрины с конфетами просто обожал разглядывать. Этикетки на винных бутылках были такими яркими, что не обратить на них внимание было просто кощунством. Любил сидеть на холме в тундре и часами смотреть вдаль, или в воду. На трапах устраивался и смотрел на солнце сквозь воду. А мне всё говорили, не смотри, ослепнешь… Я боялся, но всё равно смотрел.
Бараки
Вы когда-нибудь в жизни видели дома-бараки? Нет?! И правильно. Чего на них смотреть. Дома, как дома. Низенькие, длинные, с маленькими окошками. С громадными, пузатыми тамбурами вместо парадных. Фантасты свои шлюзы не придумывали, они их просто срисовали с этих домов. Это сейчас и здесь сплошные архитектурные излишества, а там, на далёком севере, не до этого. Выжить бы да не замёрзнуть… Хотя с другой стороны, какой идиот решил, что тут дома строить надо? Кочевники против нас идеалы потому, что не только любят свою землю, но и ценят её. Пусть подсознательно, но суть-то от этого не меняется. О чём я? Да о том, что тундровый покров восстанавливается не за год, и даже не за 10 лет. Сотни лет пройдут, прежде чем зарастёт то безобразие, которое творили люди со своей техникой. И ради чего всё это? Ради всё того же металла… А кому он нужен? Мне так и даром не надо. Смотреть на него? Но есть вещи приятнее, эстетичнее — книга, например.
Барак, где жил я с родителями, имел два входа, громогласно объявленных парадными!.. Если стоять лицом к дому, наш подъезд находился справа. Обширный тамбур, за ним дверь в общий коридор. Слева дверь в комнату, где жили Смирновы. Справа комната Вихровых. Перед дверями располагались поддувала. Пол под ними был обит железными листами на тот случай, если вдруг выпадет уголёк, чтоб не загорелось.
С этими печами у меня особые отношения. Был печальный случай, был.
Играя в коридоре с Павликом, мы бегали с табуретками, изображали себя шофёрами в автомобилях. Носились мы друг другу навстречу, создавая впечатление активного движения. И вот, когда я оказался у входной двери, из комнаты Смирновых вышла тётя Рая и давай шерудить кочергой в печи. Дело обычное. Необычным было то, что, разбивая кусок угля, она не заметила, как из печи вылетел уголёк и залетел мне за шиворот. От страха и боли я зажал уголёк воротником рубашки. Боль была адская. Орал я, конечно, как слон. Помню лишь, что мама просила отпустить рубашку, чтоб вынуть уголёк. Но я не отпускал.
С тех пор у меня остался шрам от ожога чуть ниже шеи. У отца в том же самом месте было два таких шрама, доставшихся ему в подарок от горения в танке.