Райнхард Юнге
Экскурсия выпускного класса
Петер Штраух (22), слишком медленно соображает.
Густав Шойбнер (54), с опозданием сворачивает на обочину.
Пахман, человек со шрамом (24), слишком много стреляет.
Фолькер Грау (22), слишком часто отвлекается.
Рената Крауве (25), любит свою работу.
Траугот Вейен (48), любит сам себя.
Илмаз (16), просто любит.
Стефания (16), симпатизирует Илмазу.
Бруно (16), симпатизирует Стефании.
Олаф (17), симпатизирует футбольной команде Шальке.
Советник уголовной полиции Пуш (45), испытывает сильное давление.
Само собой разумеется все действующие лица романа и все происшедшие в нем события выдуманы.
Автор не ставил себе целью добиться полного соответствия действительности, но и не исключал возможность такого соответствия.
1
«Итак, дорогие ночные мечтатели и бедные ранние пташки! Еще один взгляд на часы: ровно пять сорок пять, без четверти шесть, и хочется верить, что у вас дома, в Мюнхене, Гамбурге или Ванне-Айккеле ровно столько же и ни на секунду больше…»
Обервахмистр полиции Штраух презрительно скривился, застегнул ремень и тщательно одернул мундир. Эти радиоидиоты просто не способны придумать ничего нового.
Надев фуражку, он привычно бросил взгляд в зеркало. Потом выключил транзистор, захлопнул дверь своего служебного шкафчика и запер на защелку.
Бодрой походкой Штраух направился к караулке, расположенной прямо против главного входа. Подчеркнуто молодцевато вытянулся рядом с товарищами по утреннему дежурству, вскинул руку к козырьку фуражки:
– Обервахмистр полиции Штраух прибыл для несения службы!
Старший дежурный, седовласый, чуть располневший обермейстер неодобрительно глянул на него из-за письменного стола. На мгновение показалось, будто он собирается распечь молодого полицейского за сорокапятисекундное опоздание. Однако приподнявшиеся было густые брови опустились, и он молча пометил прибытие Штрауха в журнале.
– Шульц и Хайман проверяют грузовики, Вебер и Штраух – легковые автомобили. Вы оба, – взгляд его устремился на двух оставшихся пограничников, – пока в резерве.
Он поднялся и подошел к большому сейфу в углу. Открыл, взял с верхней полки шесть магазинов с девятимиллиметровыми патронами.
– Пересчитайте и распишитесь! – привычно буркнул он, протягивая по обойме каждому пограничнику.
Петер Штраух взглянул на плоскую стальную коробочку в руке. Сквозь отверстия в стенках обоймы просвечивали латунные гильзы восьми патронов.
Утвердительно кивнув, он извлек свой «Вальтер». Держа пистолет, как положено по инструкции, дулом вниз, он загнал обойму. Сухой металлический щелчок подтвердил, что она встала на место.
– Какие-нибудь особые указания? – спросил он.
Седовласый покачал головой, на губах показалась чуть заметная скептическая усмешка.
– Все спокойно. До семи проводить выборочные проверки – одна машина из десяти. Затем утреннее движение не задерживать. Выполняйте!
Штраух и Вебер, круто повернувшись на каблуках, направились к двери. И как всегда Штраух, уже нажав ручку, задержался на две-три секунды. Глаза его скользнули по плакату, висевшему рядом с дверью, на бывшей некогда белоснежной стене:
Под надписью оттиснуты были фотографии пятнадцати женщин и мужчин, разыскиваемых по всей Федеративной республике.
Изучая, наверное, уже в сотый раз лица объявленных к розыску, обервахмистр слегка погладил прохладную кожу кобуры. Штрауху было двадцать два, вот уже четыре года служил он в пограничной охране, и за все время его лишь раз повысили в звании. В спокойные минуты он рисовал в мечтах, как вступит в схватку с кем-нибудь из тех, что на фотографии, и под дулом пистолета доставит преступника к лишившемуся дара речи начальнику.
– Ну, иди же! – Вебер в нетерпении подтолкнул Штрауха к двери. – По таким фото даже маму родную не узнаешь!
Их торопливо обогнали Шульц и Хайман, место дежурства которых было дальше. Хотя таможенный контроль грузового транспорта проводился сразу за зданием охраны, паспорта проверяли метров на сто впереди, там, где грузовики вновь выезжали на шоссе…
Отдежурившие ночь пограничники вышли уже из своей будки и, дрожа от холода, поджидали товарищей под навесом.
– Доброе утро, ребята!
– Привет! Могли бы и поторопиться…
– Что-нибудь интересное? – спросил Штраух.
– Все то же, – ответил один. – Террористы. Сотнями. Только почему-то никто не остановился и не спросил про тебя…
– Дурак!
Другой ухмыльнулся и указательным пальцем покрутил у лба. Затем оба двинулись к стеклянной двери главного здания.
Вебер использовал перебранку, чтоб занять себе более спокойное место в конуре. Он уютно расположился у индикатора, с подчеркнутой обстоятельностью развернул «Бильд» и, прежде чем углубиться в спортивный раздел, злорадно указал товарищу рукой на дорогу.
Таким образом, именно Штрауху предстояло в эти ранние часы заняться контролем автомашин. И только если кто-то покажется ему подозрительным, подключится Вебер: протянутое ему в раскрытом виде удостоверение он положит на стекло индикатора, а затем, нажав кнопку, передаст данные на терминал, расположенный в первом этаже главного здания.
Дежурящий там гауптвахмистр по опознавательному коду свяжется с картотекой полицейского компьютера в Висбадене. Передаст имя, фамилию и дату рождения «клиента». И буквально через секунду узнает, свела ли его судьба с одним из 215 тысяч граждан Федеративной республики, внесенных в список разыскиваемых лиц или состоящих под постоянным наблюдением…
Битых двадцать семь минут топтался Штраух между контрольной будкой и главным въездом, пока, наконец, не попросил одного из водителей предъявить документы. Двадцатая машина прибыла в шесть часов тридцать девять минут. Тридцатая свернула с перекрытого шоссе на контрольную полосу без двенадцати минут семь.
Это была последняя машина, которую обервахмистру Петеру Штрауху суждено было проверить в жизни.
2
– Сокровище, вставай!
Издав нечленораздельный звук, сокровище недовольно дернуло головой, потом раздалось негромкое сопение, нечто среднее между жужжанием электрической швейной машинки и мурлыканьем сиамской кошки.
– Котик, кофе на плите!
Швейная машинка умолкла. Котик перевернулся на другой бок, громко почмокал и издал затем свист, какой производит обычно гуляющий между домами студеный ноябрьский ветер.
– Козлик, я уже хлеб поджариваю!
Свист резко оборвался на высокой ноте. Однако вместо обычного «доброго утра» Урсула Вейен вновь услышала тихое, но теперь уже явно раздраженное ворчание, каким супруг ее имел обыкновение защищать собственный мир грез от вторжения суровой действительности занимающегося утра.
– Траугот! Ты опоздаешь в школу!
Мгновенным рывком Траугот А. Вейен принял вертикальное положение. Ему было сорок восемь лет, из них двадцать три он преподавал в реальной школе Хаттингена на берегу реки Рур и за все эти годы лишь дважды опоздал на службу: один раз, когда зимой шестьдесят четвертого его «Форд 20 М» не завелся из-за неисправности аккумулятора, и второй – восемь лет назад, когда по глупости слишком пышно отметил в середине недели свое сорокалетие.
На утренний туалет потребовалось пятнадцать минут, после чего его итальянские спортивные башмаки отстучали сухое стаккато по шестнадцати деревянным ступенькам, плавной кривой приводящим из спальных помещений собственного дома Вейенов в столовую и кухню.