IV
Давно уже ожидаемое ухудшение здоровья нашего бюро с утра в понедельник после нескольких телефонных переговоров с заказчиками вдруг приняло настолько угрожающий характер, а вяло текущее воспаление прорвалось наружу свищем такого размера, что шеф, покрутив головой и выразив обычное для в подобных случаях недоумение масштабами случившегося, объявил чрезвычайное положение и всеобщий аврал вплоть до особого распоряжения. Вслед за этим - очевидно, во исполнение собственной директивы - начальство изволило отбыть в кратковременный отпуск, что было отчасти даже хорошо: никакой реальной пользы оно сейчас своим присутствием в бюро все равно не принесло бы. Скорее наоборот, расхлебывать кашу, заваренную шефом и вылезающую теперь из котла точно лава при извержении вулкана, так и так пришлось бы рядовым гребцам, а капитан исправно тонущего по его милости корабля вносил бы лепту в его спасение лишь бессмысленными и нескончаемыми опросами, как идут дела, далеко ли еще до светлого конца и можно ли уверенно говорить о прогрессе за прошедшее с момента его последнего посещения время. Но и без этой дополнительной нервозности работы - и работы очень нудной, кропотливой и вязкой - было невпроворот, настолько даже, что я увеличил свой обычный девятичасовой рабочий день до немыслимых 11 часов и раз за разом приползал домой уже к позднему вечеру в совершенно измочаленном состоянии, не оставлявшем ни малейшей возможности для каких бы-то ни было посторонних и потусторонних рефлексий. Самой собой, и суббота, и воскресенье подчинились этому же ритму и единственным их отличием от других дней недели было изменение графика движения автобусов, к которому я волей-неволей вынужден был приноравливаться. Мои весьма кратковременные побывки дома главным образом сводились к выполнению унизительно короткого и просто-напросто необходимого для продолжения жизненного цикла минимума действий: пришел-поел-помылся-поспал, а завтра утром то же самое в обратном порядке. У меня и мысли не возникало как-то разнообразить эту обязательную программу и довести ее до произвольной или показательной, и только в понедельник, еще не окончательно вымотавшись и повинуясь какому-то наитию, я составил, наконец, ответ своему интернетному тезке-собеседнику, разом стряхнув с себя ношу долго не выполняемого обещания. Стараясь не впадать в банальное и никчемное морализаторство, не переходя на менторский тон и выбирая выражения помягче, я написал, что, пока время, здоровье, деньги, профессия, семейные обстоятельства и тому подобные граничные условия позволяют, он, ради Бога, может заниматься абсолютно всем, чего только пожелает его душа или, скажем, даже большой палец левой ступни. Никаких ограничений! Вообще! Абсолютно! Единственное, чего ему, на мой взгляд, однако, делать ни в коем случае нельзя, - это заранее пытаться калькулировать, какую пользу принесет или может принести ему и окружающим его деятельность и насколько успешной она будет, так как для этого, мол, имеются совершенно другие силы и инстанции, резоны и цели которых в отношении нас мы принципиально постичь не можем. Но абсолютно независимо от этого любая его работа, в которую он вложит душу и сердце, - все равно, говорим ли мы о профессии или хобби, - принесет свои плоды, ибо в ходе ее он прежде всего изменит себя. И уже изменил! И явно в лучшую сторону, если мне будет позволено судить о его характере по письму мне! Один Бог знает, из какого такого далека первый раз в жизни залетели в мою бедную головушку все эти увещевания, но выглядели они очень убедительно! В общем и целом, получилось нечто вроде благословения, которое я закончил словами, что, конечно, в любом случае трудиться ему придется много и серьезно, какую бы сферу деятельности он для себя ни избрал, но в конце концов все, безусловно, сложится хорошо, и награда, дескать, придет к нему просто "царская", ибо сказано: "Ищущий - да обрящет!" Конец письма получился скомканным и похожим на тривиальную проповедь с очевидной дидактикой, тем более до этого я еще упомянул, что каждому "воздастся по вере его", но к этому моменту я уже выдохся, мне отчаянно хотелось спать и было не до красот стиля. Никакой особой реакции от своего "подопечного" я не ожидал, но уже на утро получил от него коротенькую записку: "Отвечу завтра, а пока почти плачу! Спасибо!" Однако, следующее письмо пришло лишь неделей позже - так сказать, контрапунктом к моему долгому молчанию до того. К этому времени ураганный ветер на работе сменился штормовым, прогноз погоды обещал его дальнейшее ослабление, так что корабль наш перестало мотать из стороны в сторону и я смог немного расслабиться и перевести дух, что, помимо всего прочего, выразилось в этот день в забытой на работе сумке с записными книжками, мобильником и зонтиком. В сумке лежали и кое-какие деловые бумаги, которые я сегодня вечером хотел еще просмотреть и рассортировать на досуге, полностью высвободившемся, таким образом, для дел сугубо личных. К письму были приложены две фотографии, которые я открыл первым делом. С одной мне с довольным видом улыбался высокий, статный, симпатичный парень, одетый в белую футболку с хорошо узнаваемым портретом тренера нашей футбольной команды на груди. Из-за спины молодого человека приветливо выглядывали две девушки, сидевшие за низеньким, заваленным какими-то бумагами, столом. На следующем фото вся троица тесно, голова к голове, сидела за тем же столиком, на котором были там и сям разбросаны фломастеры, кисти и тюбики с краской. Я вернулся к тексту, но первые два абзаца пропустил, почти не читая. Кажется, они были пересыпаны благодарностями в мой адрес, но вникать в эти славословия сейчас мне почему-то было неловко, хотя, обычно, я весьма охоч до похвал в соцсетях. Переход к основной части вышел у моего корреспондента не слишком гладким и логичным: то ли он сознательно опустил при этом какие-то детали и подробности, то ли они случайно выпали при редактировании текста. Можно было, впрочем, догадаться, что вскоре после получения моего письма "goodman" с женой вышли погулять и тут же встретили свою общую подругу, о которой до этого сто лет и слыхом не слыхали. Тут я, натурально, невольно улыбнулся - настолько забавной выглядела эта расхожая формула в устах молодого парня, почти еще юноши. Подруга эта оказалась художницей, и тут "goodman", по его собственному выражению, сроду ни кисти, ни пера в руках не державший, вдруг совершенно неожиданно для себя заявил, что мечтал бы научиться рисовать. "Так в чем же дело! - всплеснула подруга руками. - Здесь кроме желания ничего больше и не требуется!" Первый мастер-класс был дан тут же, в ближайшем кафе, второй - днем позже, уже дома у ребят, а результаты третьего я видел на фото. В его ходе "goodman" с минимальной помощью подруги, используя шаблоны, трафареты и другие хитрые приспособления, названий и назначений которых я вообще не знал, довольно споро исполнил тушью портрет любимого футбольного тренера в мягко карикатурном стиле и перенес его на футболку в технике какой-то там печати. Результат, да и сам процесс работы привели его в такой восторг, что он, немедленно сбегав в ближайший промтоварный за свежим сырьем, изготовил еще несколько футболок с портретом и клубной символикой, выдержанных в традиционной для команды цветовой гамме, и выложил их фото в сети. К утру его почтовый ящик буквально трещал по швам от десятков запросов, где, когда и за какую цену можно приобрести такие футболки, существуют ли они в каких-то определенных размерах и тонах или возможны ли заказы на любой вкус и по другим командам тоже. Причем писали болельщики "от Москвы до самых до окраин", и "goodman" был совершенно ошарашен скоростью, с которой "слух o нем прошел по всей Руси великой". Разумеется, все это уже само по себе было весьма лестно, однако, по словам молодого человека, неизмеримо большее удовлетворение доставляет ему глубокий покой, воцарившийся с того дня в его душе. В следующем предложении "goodman" упомянул даже "умиротворение", подчеркнув, что, кажется, раз навсегда избавился от унизительного чувства зависимости в собственной оценке своих занятий pro anima от мнения окружающих об их видимых результатах. И если, мол, уже пробный, почти спонтанный тест дал такие замечательные результаты, предсказанные, якобы, мною, то и в дальнейшем он будет при их выборе руководствоваться только и исключительно соображениями "нравится - не нравится", имея в виду при этом себя лично. Что же касается, так сказать, "общественног