монолог в исполнении внутреннего голоса, подумав, однако, что дама моя в своем невозмутимом величии вряд ли даже бровью повела, услышав мой разговор с самим собой Да, как ни крути, вот что значат королевские манеры! Королевские, самые что ни на есть, как бы плохо я их себе ни представлял, ведь из монаршего обращения с подданными в моей голове хранились лишь общеупотребительные и стандартные формулы типа "милостиво повелеть соизволил", предваряющие все указы и эдикты, пусть зачастую в них дело самого пустякового пустяка касалось. То есть, конечно, это подданные так считали, а эти мелочи с высоты королевской богоизбранности, как в обратной перспективе, совершенно иные размеры и значение приобретали! Вот, вот! Не просто, стало быть, незначащий вопрос задала, как могло показаться, но именно соизволила милостиво повелеть ознакомить ее с моими представлениями о местонахождении некоей аптеки. И встретила удовлетворяющий ее ответ с благосклонной улыбкой. "Хм, удовлетворяющий, - неуверенно повторил я. - Удовлетворяющий, вот оно как! А, может быть, не только удовлетворяющий, но и хорошо известный заранее, ведь к моим попыткам как можно точнее описать ей дорогу она осталась едва ли на равнодушна! Да и вообще, если человек, да еще и незрячий к тому же, боится не успеть до закрытия в какое-то место, неизвестно где находящееся, то вряд ли он станет тратить драгоценное время на разговоры с первым, кого коснулась его тросточка и который может оказаться не местным или, того хуже, дать неверный адрес и спровадить Бог знает куда. Вокзал ей прекрасно знаком, чего же проще - подойди к стойке информации и профессиональные объясняльщики все тебе растолкуют в два счета с полнейшей гарантией, да еще и, глядишь, из вокзального персонала провожатого дадут - идти-то минут 5-6 от силы - или в аптеку позвонят, чтобы те ее все же дождались, если она немного опоздает! Иными словами, ей, возможно, была нужна вовсе не эта эфемерная аптека, но нечто абсолютно иное, мне в моей верноподданнической мизерности не понятное и не постижимое, а для нее, наоборот, важное и значимое. И судя по протянутой мне на прощание руке и словам "Спасибо! Вы нам очень помогли!", она-таки получила эту информацию или фон, на основе которого та была дана. Это удивительным образом походило на некий экзамен, которому дама подвергла меня, если не как такового, то, по крайней мере, как более-менее случайного человека, наудачу выдернутого из толпы, хотя я был совершенно уверен именно в первом варианте. Предметом же экзамена были вовсе не краеведение или ботаника, занимающаяся изучением чахлых генеалогических деревьев, но что-то совершенно иное. И ради того, чтобы узнать, по чьему велению или хотению я был подвергнут такому странному испытанию и как его выдержал, я, безусловно, мог забыть обо всех своих планах на вечер - их теперь явно сменял магнит по-притягательнее. С обоих выходов на платформы рядом со мной горохом посыпались вниз пассажиры, стремящиеся успеть на пересадку, и, раздвигая их руками, я двинулся к выходу, все быстрее и быстрее, даже не отдавая себе отчет, где и как я в этом людском водовороте я смогу отыскать мою даму. Но я, действительно, догнал ее, хотя уже за пределами вокзала, на предваряющей его небольшой площади - поскольку королевской крови во мне не было ни капли, толпа передо мной не расступалась. Данное мною направление она, так или иначе, соблюла и теперь стояла у кольцевой дороги, опоясывающей центр города, и ждала разрешающего свистка таймера, установленного на переходе для незрячих пешеходов. Она благополучно добралась до него, следуя полоске из параллельных неглубоких бороздок, выдавленных в покрывающих площадь плитках специально для таких случаев. Такая же точно тропинка, я точно помнил это, начиналась по ту сторону дороги и вела через всю лестницу прямиком до пешеходки, в начале которой и располагалась аптека. Какому-нибудь стороннему наблюдателю для проверки его не стандартных и, вполне возможно, нашептанных ироничной мачехой-опереттой теориек, наверняка было бы интересно установить, действительно ли дама будет следовать этой накатанной дорожке до конечной остановки или же свернет на полпути и превратит, в зависимости от этого, либо его в фантазера, либо аптеку в фату-моргану. Ну, а герой означенной оперетки, наполненной дикими недоразумениями и невероятными совпадениями, он уж точно, прикидываясь то деревом, то статуей, крался бы за дамой, дабы в конце концов неким чертиком выскочить перед ней и под иронические насмешки почтеннейшей публики возопить что есть мочи: "Ага, ага! Я так и знал! Никакая аптека вам, ваше величество, не нужна, и вовсе вы здоровы, а темные очки - лишь маскировка от сбившихся с ног поисках вас статс-дам и камеристок! И вообще: поедем в Бороздин, где всех свиней я господин!" Но увы, роль совершенно стороннего наблюдателя с середины дня была писана не про меня, а экзамены - в чем бы они ни заключались - нельзя сдавать, пользуясь опереточными подсказками. Я осторожно, стараясь не испугать ни ее, ни как раз оглянувшейся в мою сторону лайки, приблизился к ней справа, но не успел ни кашлянуть, ни тихонько взять ее за локоть, повторяя ее собственный жест пять минут назад. Дама сама обернулась ко мне, снова точно угадав направление моего лица, и по всему ее виду, по еле заметно дрогнувшим уголкам губ я понял: она не только узнала, но более того - ждала меня. Заготовленная мною по дороге и обязанная правдоподобно объяснить мое появление фраза о неких крупномасштабных вскрышных работах на пути в аптеку иронически похлопала меня по плечу и, устыдившись собственной худосочности, скромно отошла в сторону. Спотыкаясь и помогая себе для верности руками, я начал суетливо городить что-то мало комплектное о полузабытом в кармане рецепте, э-э-э..., наличии как раз свободного времени, э-э-э..., а он того и гляди будет просрочен, а раз уж я все равно никуда не спешу, то, э-э-э... Ответом мне была еще одна, еле-еле тронувшая ее губы улыбка и, поскольку Тальма, "переодетая" из жесткого корсета в легкий поводок с ручкой-барабаном, тоже ничего не возразила, я решил, что мои верительные грамоты худо-бедно, но приняты. В жизни своей до того я не встречался с более наглядным проявлением принципа "молчание - знак согласия", тем не менее для пущей убедительности я, наверное, отправился бы и на второй круг, но тут финальной сиреной залился, наконец, разрешающий зуммер светофора. Нечленораздельно пробормотав еще что-то извинительно-вопросительное, я взял даму под локоть и немедленно был подарен новой улыбкой, по-прежнему тихой и совершенно прозрачной и невесомой. "Да ну, - подумал я, - какие там венценосные предки, эка невидаль в самом деле! Тут подымай выше, тут, похоже, сама мона Лиза в роду была - никак не иначе!" Но что так, что этак, а ее право не произносить ни единого слова сверх абсолютно необходимого минимума казалось мне неоспоримым и вовсе не обидным. Да, впрочем, и я сам, намоловши откровенной чепухи у светофора, молчал теперь самым, наверное, невежливым образом, не умея подступиться к действительной цели моего присутствия рядом с ней. Бог знает, может быть, все это тоже было экзаменационными вопросами: горделивое спокойствие, поразительное немногословие и улыбка, которая, казалось, устанавливала хрупкое равновесие между ее и моим молчанием. Мне быстро удалось пристроить свой шаг к ее неторопливым, спокойным, почти вальяжным движениям, и так, молча, мы дошли до широченной, в несколько маршей лестницы, связывающей привокзальные площади по обе стороны кольцевой дороги с пешеходной зоной центра города. Тут я в нерешительности притормозил, но моя дама нащупала тросточкой первую ступеньку и, каким-то образом угадав или вспомнив их ритм, стала довольно уверенно подниматься, сама перехватив теперь мой локоть. Тальма, быстро взглянув на меня, вывалила язык и презрительно отвернулась. Да и впрямь, со стороны вполне могло показаться, что средних лет пара отправилась за покупками в центр, причем именно женщина ведет за собой своего не слишком уверенного в необходимости всего предприятия спутника. Это впечатление, надо думать, еще больше усилилось, когда дама, видно не раз поднимавшаяся по лестнице в город, на ходу сложила свою трость до размеров указки и засунула ее во внутренний карман ветровки, вопреки погоде затянутой почти до горла. Машинально скосив глаза влево, я увидел под ней трикотажную тренировочную футболку расцветки нашей городской футбольной команды, да не просто какую-то, но, как мне явно показалось, самой последней модели, только-только поступившей в продажу. - А что вы удивляетесь - мы здесь все одним черно-желтым миром мазаны! - вдруг сказала дама и улыбнулась теперь уже по полной программе: очевидно, футбольная тема не входила в число хоть как-то смущающих ее совершенное и незыблемое королевское достоинство. Она безошибочно определила длину марша, и ее нога ни на долю секунды не зависла над еще одной, лишь воображаемой ступенькой, дабы тут же ухнуть вниз, не встретив ее, но все так же уверенно шагнула на ровную поверхность промежуточной площадки. И так же уверенно она повторила еще раз, теперь явно отвечая на мой все же не высказанный и лишь только в голове крутящийся вопрос: - Да-да, ничего удивительного - все мы одинаковы! При эт