се вы здоровы, а темные очки - лишь маскировка от сбившихся с ног поисках вас статс-дам и камеристок! И вообще: поедем в Бороздин, где всех свиней я господин!" Но увы, роль совершенно стороннего наблюдателя с середины дня была писана не про меня, а экзамены - в чем бы они ни заключались - нельзя сдавать, пользуясь опереточными подсказками. Я осторожно, стараясь не испугать ни ее, ни как раз оглянувшейся в мою сторону лайки, приблизился к ней справа, но не успел ни кашлянуть, ни тихонько взять ее за локоть, повторяя ее собственный жест пять минут назад. Дама сама обернулась ко мне, снова точно угадав направление моего лица, и по всему ее виду, по еле заметно дрогнувшим уголкам губ я понял: она не только узнала, но более того - ждала меня. Заготовленная мною по дороге и обязанная правдоподобно объяснить мое появление фраза о неких крупномасштабных вскрышных работах на пути в аптеку иронически похлопала меня по плечу и, устыдившись собственной худосочности, скромно отошла в сторону. Спотыкаясь и помогая себе для верности руками, я начал суетливо городить что-то мало комплектное о полузабытом в кармане рецепте, э-э-э..., наличии как раз свободного времени, э-э-э..., а он того и гляди будет просрочен, а раз уж я все равно никуда не спешу, то, э-э-э... Ответом мне была еще одна, еле-еле тронувшая ее губы улыбка и, поскольку Тальма, "переодетая" из жесткого корсета в легкий поводок с ручкой-барабаном, тоже ничего не возразила, я решил, что мои верительные грамоты худо-бедно, но приняты. В жизни своей до того я не встречался с более наглядным проявлением принципа "молчание - знак согласия", тем не менее для пущей убедительности я, наверное, отправился бы и на второй круг, но тут финальной сиреной залился, наконец, разрешающий зуммер светофора. Нечленораздельно пробормотав еще что-то извинительно-вопросительное, я взял даму под локоть и немедленно был подарен новой улыбкой, по-прежнему тихой и совершенно прозрачной и невесомой. "Да ну, - подумал я, - какие там венценосные предки, эка невидаль в самом деле! Тут подымай выше, тут, похоже, сама мона Лиза в роду была - никак не иначе!" Но что так, что этак, а ее право не произносить ни единого слова сверх абсолютно необходимого минимума казалось мне неоспоримым и вовсе не обидным. Да, впрочем, и я сам, намоловши откровенной чепухи у светофора, молчал теперь самым, наверное, невежливым образом, не умея подступиться к действительной цели моего присутствия рядом с ней. Бог знает, может быть, все это тоже было экзаменационными вопросами: горделивое спокойствие, поразительное немногословие и улыбка, которая, казалось, устанавливала хрупкое равновесие между ее и моим молчанием. Мне быстро удалось пристроить свой шаг к ее неторопливым, спокойным, почти вальяжным движениям, и так, молча, мы дошли до широченной, в несколько маршей лестницы, связывающей привокзальные площади по обе стороны кольцевой дороги с пешеходной зоной центра города. Тут я в нерешительности притормозил, но моя дама нащупала тросточкой первую ступеньку и, каким-то образом угадав или вспомнив их ритм, стала довольно уверенно подниматься, сама перехватив теперь мой локоть. Тальма, быстро взглянув на меня, вывалила язык и презрительно отвернулась. Да и впрямь, со стороны вполне могло показаться, что средних лет пара отправилась за покупками в центр, причем именно женщина ведет за собой своего не слишком уверенного в необходимости всего предприятия спутника. Это впечатление, надо думать, еще больше усилилось, когда дама, видно не раз поднимавшаяся по лестнице в город, на ходу сложила свою трость до размеров указки и засунула ее во внутренний карман ветровки, вопреки погоде затянутой почти до горла. Машинально скосив глаза влево, я увидел под ней трикотажную тренировочную футболку расцветки нашей городской футбольной команды, да не просто какую-то, но, как мне явно показалось, самой последней модели, только-только поступившей в продажу. - А что вы удивляетесь - мы здесь все одним черно-желтым миром мазаны! - вдруг сказала дама и улыбнулась теперь уже по полной программе: очевидно, футбольная тема не входила в число хоть как-то смущающих ее совершенное и незыблемое королевское достоинство. Она безошибочно определила длину марша, и ее нога ни на долю секунды не зависла над еще одной, лишь воображаемой ступенькой, дабы тут же ухнуть вниз, не встретив ее, но все так же уверенно шагнула на ровную поверхность промежуточной площадки. И так же уверенно она повторила еще раз, теперь явно отвечая на мой все же не высказанный и лишь только в голове крутящийся вопрос: - Да-да, ничего удивительного - все мы одинаковы! При этом ее еще не успевшая исчезнуть улыбка стала больше похожа на кривую усмешку, а "мы" явно прозвучало как "вы", пусть и с маленькой буквы и без презрительного фырканья. "Да, - быстро подумал я, - здесь барьер явно выше королевского: тот лишь временно отделяет суверена от его подданных, да и то только лишь при известных обстоятельствах, а этот, похоже, воздвигнут раз навсегда между ней и досужими любопытствующими, не представляющими, как можно "болеть" вслепую." А к этим последним совершенно очевидным образом принадлежал теперь и я, пойманный, как ей показалось, с поличным на мыслях, которые она считала тривиальными и недостойными. Конечно, я иногда слышал о спортивных мероприятиях на самом высоком уровне, в которых принимали участие незрячие спортсмены, бегуны там или лыжники, но это, как я полагал, было важно прежде всего для их уважения к самим себе через личные спортивные достижения, для их победы над собственными недугами, всем очевидными и явными. А здесь я чувствовал, что столкнулся с психологической подоплекой совершенно иного, прямо противоположного свойства. Здесь самоутверждение требовало встречать в яростные штыки любой намек, любой вопрос, который хоть как-то мог бы поставить под сомнение высоту пьедестала, на который она ежеминутно возносила себя своим повседневным поведением, пьедестала, никак не меньшего, чем у любого королевского памятника, и тут уже было совершенно не важно, имелись ли таковые в ее роду или нет. Почему-то я даже подумал о некоем вызове, которые дама и тут бросала всему белому свету. Эта мысль показалась мне весьма мало приятной, а по отношению ко мне еще и немного обидной, ведь как раз пару дней назад в нашем клубном вестнике я, точно по заказу, прочитал большую статью о комментаторах, работающих в прямом эфире для незрячих, и проникся искренним уважением и к тем, и к другим. Однако, поковырять гвоздиком эту махонькую ранку я так и не успел, так как улыбка моей дамы снова утихла до леонардовского пианиссимо и она попросила меня описать здание общенационального футбольного музея, раз уж мы как раз проходим мимо его. При этом мона Лиза Джоконда II небрежно повела рукой в прямо противоположную музею сторону. Тут уж настала моя очередь улыбнутъся, так как мне предлагалось поверить, будто завзятый болельщик, лично и хорошо знакомый с каждой ступенькой на этой лестнице, не знает, в какой стороне от нее находится музей, об открытии которого с неделю назад безостановочно трубили и по радио и по телевизору все местные и федеральные каналы. Да ну, какое там! Я готов был голову прозакладывать, что дама моя, в очередной раз каким-то образом проникнув в мои размышления, решила отвлечь от них и, возможно, от не слишком приятной дискуссии на их основе, для чего из бесконечно уверенной в себе и своих правах на полную независимость суждений снова превратилась в ничего знающую и нуждающуюся в опеке и помощи. "В опеке! - мысленно усмехнулся я.- В опеке, как же! Обычные дамские уловки, больше ничего! А, впрочем, не важно: так - значит так!" - Да тут, собственно, и описывать-то нечего, - начал я. - Обычное архитектурное недоразумение, вот и все! Нет, погодите - эта безбашенная шпана нас сейчас с пути сметет! Я придержал ее за руку, но по-моему, она и так остановилась бы вовремя - около нас мошкарой на закате лихими протуберанцами свивались и завивались сразу две шайки скейтеров. - Да, так вот я и говорю, что описывать тут в общем абсолютно нечего, - снова начал я, когда тяжеловооруженная досками мелюзга с гиканьем и диким скрежетом схлынула на нижний ярус лестницы. Продолжая стоять и мягко держать даму под руку, я чуть развернул ее в сторону расположенного от нас в какой-нибудь сотне метров здания музея и даже показал на него рукой, будто она могла его видеть. - Понимаете, нас всегда учили, что сооружение подобного уровня и назначения - общенациональный музей все-таки! - должно служить градообразующим фактором и так или иначе, но формировать пространство вокруг себя. А этот шедевр формирует лишь скуку и недоумение. Ниоткуда абсолютно не просматривается в полном объеме, вот разве с автострады да с этой лестницы, но это ведь никак не места для спокойного созерцания архитектурных новшеств: по одной быстро ездят, а по другой довольно-таки споро и по-деловому ходят! - я так разошелся, что едва не прибавил: "в аптеку", но успел вовремя прикусить язык - моя дама с собачкой, куда бы и зачем она ни шла, не имела никакого отношения к моему раздражению неумехой-архитектором. Не знаю, отчего, но их ошибки у меня, достаточно холодного, если даже не презрительно холодного ко всем реальным, мнимым или потенциальным красота