ом ее еще не успевшая исчезнуть улыбка стала больше похожа на кривую усмешку, а "мы" явно прозвучало как "вы", пусть и с маленькой буквы и без презрительного фырканья. "Да, - быстро подумал я, - здесь барьер явно выше королевского: тот лишь временно отделяет суверена от его подданных, да и то только лишь при известных обстоятельствах, а этот, похоже, воздвигнут раз навсегда между ней и досужими любопытствующими, не представляющими, как можно "болеть" вслепую." А к этим последним совершенно очевидным образом принадлежал теперь и я, пойманный, как ей показалось, с поличным на мыслях, которые она считала тривиальными и недостойными. Конечно, я иногда слышал о спортивных мероприятиях на самом высоком уровне, в которых принимали участие незрячие спортсмены, бегуны там или лыжники, но это, как я полагал, было важно прежде всего для их уважения к самим себе через личные спортивные достижения, для их победы над собственными недугами, всем очевидными и явными. А здесь я чувствовал, что столкнулся с психологической подоплекой совершенно иного, прямо противоположного свойства. Здесь самоутверждение требовало встречать в яростные штыки любой намек, любой вопрос, который хоть как-то мог бы поставить под сомнение высоту пьедестала, на который она ежеминутно возносила себя своим повседневным поведением, пьедестала, никак не меньшего, чем у любого королевского памятника, и тут уже было совершенно не важно, имелись ли таковые в ее роду или нет. Почему-то я даже подумал о некоем вызове, которые дама и тут бросала всему белому свету. Эта мысль показалась мне весьма мало приятной, а по отношению ко мне еще и немного обидной, ведь как раз пару дней назад в нашем клубном вестнике я, точно по заказу, прочитал большую статью о комментаторах, работающих в прямом эфире для незрячих, и проникся искренним уважением и к тем, и к другим. Однако, поковырять гвоздиком эту махонькую ранку я так и не успел, так как улыбка моей дамы снова утихла до леонардовского пианиссимо и она попросила меня описать здание общенационального футбольного музея, раз уж мы как раз проходим мимо его. При этом мона Лиза Джоконда II небрежно повела рукой в прямо противоположную музею сторону. Тут уж настала моя очередь улыбнутъся, так как мне предлагалось поверить, будто завзятый болельщик, лично и хорошо знакомый с каждой ступенькой на этой лестнице, не знает, в какой стороне от нее находится музей, об открытии которого с неделю назад безостановочно трубили и по радио и по телевизору все местные и федеральные каналы. Да ну, какое там! Я готов был голову прозакладывать, что дама моя, в очередной раз каким-то образом проникнув в мои размышления, решила отвлечь от них и, возможно, от не слишком приятной дискуссии на их основе, для чего из бесконечно уверенной в себе и своих правах на полную независимость суждений снова превратилась в ничего знающую и нуждающуюся в опеке и помощи. "В опеке! - мысленно усмехнулся я.- В опеке, как же! Обычные дамские уловки, больше ничего! А, впрочем, не важно: так - значит так!" - Да тут, собственно, и описывать-то нечего, - начал я. - Обычное архитектурное недоразумение, вот и все! Нет, погодите - эта безбашенная шпана нас сейчас с пути сметет! Я придержал ее за руку, но по-моему, она и так остановилась бы вовремя - около нас мошкарой на закате лихими протуберанцами свивались и завивались сразу две шайки скейтеров. - Да, так вот я и говорю, что описывать тут в общем абсолютно нечего, - снова начал я, когда тяжеловооруженная досками мелюзга с гиканьем и диким скрежетом схлынула на нижний ярус лестницы. Продолжая стоять и мягко держать даму под руку, я чуть развернул ее в сторону расположенного от нас в какой-нибудь сотне метров здания музея и даже показал на него рукой, будто она могла его видеть. - Понимаете, нас всегда учили, что сооружение подобного уровня и назначения - общенациональный музей все-таки! - должно служить градообразующим фактором и так или иначе, но формировать пространство вокруг себя. А этот шедевр формирует лишь скуку и недоумение. Ниоткуда абсолютно не просматривается в полном объеме, вот разве с автострады да с этой лестницы, но это ведь никак не места для спокойного созерцания архитектурных новшеств: по одной быстро ездят, а по другой довольно-таки споро и по-деловому ходят! - я так разошелся, что едва не прибавил: "в аптеку", но успел вовремя прикусить язык - моя дама с собачкой, куда бы и зачем она ни шла, не имела никакого отношения к моему раздражению неумехой-архитектором. Не знаю, отчего, но их ошибки у меня, достаточно холодного, если даже не презрительно холодного ко всем реальным, мнимым или потенциальным красотам нашего города, всегда были чем-то вроде любимой мозоли. О какой-нибудь глупой стекляшке, бельмом на глазу сидящей на фоне величественного собора 14-го века, или затиснутом в глухой закоулок между магазинами секонд-хэнда зданием городской филармонией с великолепной, между прочим, акустикой, я мог распространяться довольно-таки долго и связно. Если меня слушали, разумеется, а тут - слушали, да еще, кажется, с явным интересом! Знать бы вот к тому же, кому или чему я был этим интересом обязан! - Нет, в самом деле, вы подумайте, - я едва не сказал "посмотрите", но вовремя успел перепрыгнуть эту ловушку, хотя где-то в подсознании мне показалось, что моя слушательница была бы едва ли не рада подобной оговорке, - вы рассудите: новенькое с иголочки, огромное здание стоит, вытянув руки по швам и боясь пошевельнуться, бок о бок с какими-то лохматыми турецко-итальянскими забегаловками пенсионного возраста! - И я подкрепил свои слова легким тычком по ее ладони. Не знаю, откуда пришло мне на ум это словечко "лохматые", но даме оно, видимо, пришлось по вкусу, раз она согласно кивнула. - Да, да, вот именно! - поддакнул я не то ей, не то себе самому. - Лохматые! И всякие там мелкотравчатые туристские бюро, билетные кассы, что ли, свой век отжившие и пережившие - на этом же пятачке раньше автобусный вокзал был! - Да, я знаю! - снова кивнула дама. - Ага, ага, - поддакнул и я в свою очередь, относя это уж заодно и к своей уверенности, что центр города и район вокруг вокзала дама знает никак не хуже моего. - Так знаете, ей-Богу, здесь раньше все выглядело вряд ли менее интересно. Бетонная плита в основании как была лысой, так и осталась, даром что теперь cour d'honneur называется, а украшена, э-э-э, украшена, если это так можно назвать, - я замялся, подыскивая нужное сравнение. - В общем, разбросаны по ней там и сям какие-то "малые архитектурные формы", из стали, надо думать, похожие на сложенные в гармошку и косо на попа поставленные огромные листы бумаги. Какое, скажите на милость, это имеет отношение к футболу? Так мало того - и само здание ровно такое же! Гладкие, безликие, крупноформатные белые плоскости - без рельефа, без светотени, без ничего! Не то больница, не то... А-а-а, вот, нашел, точно! Лет сорок назад такие точь в точь по всему Советскому Союзу строили в качестве типовых районных кинотеатров, нечего сказать - хорош комплимент! Может быть, автор проекта русский, и его ностальгия по социалистической архитектуре обуяла? Я повернулся к ней, но она, видно, не почувствовала, не почувствовала приглашения к разговору, а может быть, просто не пожелала на него реагировать. Лицо ее оставалось нейтрально-спокойным, а несколько мелких кивков невпопад относились, наверное, скорее к ее собственным мыслям, чем к моему рассказу. - Н-да, вот так вот, - неуверенно протянул я, не очень понимая теперь, слышала ли она меня вообще и стоит ли продолжать. - В общем, не принимайте слишком уж всерьез то, что сейчас услышали. Это ведь сугубо частная точка зрения, совершенно не обязательная для кого либо. Кто его знает, может быть, еще через 40 лет это здание будет так же знаменито, как и Музей Гуггенхайма, и есть эксперты, которые уже сейчас могут это как дважды два расписать! Снова никакой реакции - словно она сперва ожидала услышать какое-то определенное волшебное слово, вымолвить которое я не умел. - И вообще, я могу довольно долго на подобные темы трепаться, - сказал я, наконец, пожав плечами, - а вы ведь спешите. Нет, осторожно, здесь как раз первая ступенька! Наша остановка и моя болтовня, похоже, все-таки выбили ее даму из привычной колеи, и она немного потеряла ориентацию, тем более что Тальма, передоверив хозяйку мне, тянулась чуть сзади, то и дело оглядываясь на большого черного терьера, бегающего взад-вперед по травяному откосу лестницы. Впрочем, уже через несколько ступенек дама вновь поймала ритм лестницы и ее движения опять стали точными и уверенными. - Вы, могли бы стать хорошим экскурсоводом, - вдруг сказала она без всякой интонации, словно подчеркивая этим непреложность своего мнения. - Не знаю, - вполне искренне отозвался я с удивлением. - Никогда не думал об этом! Но, кажется, скорее все же нет, чем да. Одно дело - разливаться соловьем от случая к случаю и совсем другое - делать это, так сказать, nolens-volens, да еще почти всегда перед совершенно случайными и большей частью абсолютно равнодушными к твоим потугам людьми, - и тут уж я осекся не на шутку, потому что тут же сообразил, что именно таковой и являлась всего лишь минуту назад моя дама с собачкой. - Незнакомые люди всегда кажутся нам до некоторой степени случайными, а случайные - незнакомыми, - возразила она. -