нашего города, всегда были чем-то вроде любимой мозоли. О какой-нибудь глупой стекляшке, бельмом на глазу сидящей на фоне величественного собора 14-го века, или затиснутом в глухой закоулок между магазинами секонд-хэнда зданием городской филармонией с великолепной, между прочим, акустикой, я мог распространяться довольно-таки долго и связно. Если меня слушали, разумеется, а тут - слушали, да еще, кажется, с явным интересом! Знать бы вот к тому же, кому или чему я был этим интересом обязан! - Нет, в самом деле, вы подумайте, - я едва не сказал "посмотрите", но вовремя успел перепрыгнуть эту ловушку, хотя где-то в подсознании мне показалось, что моя слушательница была бы едва ли не рада подобной оговорке, - вы рассудите: новенькое с иголочки, огромное здание стоит, вытянув руки по швам и боясь пошевельнуться, бок о бок с какими-то лохматыми турецко-итальянскими забегаловками пенсионного возраста! - И я подкрепил свои слова легким тычком по ее ладони. Не знаю, откуда пришло мне на ум это словечко "лохматые", но даме оно, видимо, пришлось по вкусу, раз она согласно кивнула. - Да, да, вот именно! - поддакнул я не то ей, не то себе самому. - Лохматые! И всякие там мелкотравчатые туристские бюро, билетные кассы, что ли, свой век отжившие и пережившие - на этом же пятачке раньше автобусный вокзал был! - Да, я знаю! - снова кивнула дама. - Ага, ага, - поддакнул и я в свою очередь, относя это уж заодно и к своей уверенности, что центр города и район вокруг вокзала дама знает никак не хуже моего. - Так знаете, ей-Богу, здесь раньше все выглядело вряд ли менее интересно. Бетонная плита в основании как была лысой, так и осталась, даром что теперь cour d'honneur называется, а украшена, э-э-э, украшена, если это так можно назвать, - я замялся, подыскивая нужное сравнение. - В общем, разбросаны по ней там и сям какие-то "малые архитектурные формы", из стали, надо думать, похожие на сложенные в гармошку и косо на попа поставленные огромные листы бумаги. Какое, скажите на милость, это имеет отношение к футболу? Так мало того - и само здание ровно такое же! Гладкие, безликие, крупноформатные белые плоскости - без рельефа, без светотени, без ничего! Не то больница, не то... А-а-а, вот, нашел, точно! Лет сорок назад такие точь в точь по всему Советскому Союзу строили в качестве типовых районных кинотеатров, нечего сказать - хорош комплимент! Может быть, автор проекта русский, и его ностальгия по социалистической архитектуре обуяла? Я повернулся к ней, но она, видно, не почувствовала, не почувствовала приглашения к разговору, а может быть, просто не пожелала на него реагировать. Лицо ее оставалось нейтрально-спокойным, а несколько мелких кивков невпопад относились, наверное, скорее к ее собственным мыслям, чем к моему рассказу. - Н-да, вот так вот, - неуверенно протянул я, не очень понимая теперь, слышала ли она меня вообще и стоит ли продолжать. - В общем, не принимайте слишком уж всерьез то, что сейчас услышали. Это ведь сугубо частная точка зрения, совершенно не обязательная для кого либо. Кто его знает, может быть, еще через 40 лет это здание будет так же знаменито, как и Музей Гуггенхайма, и есть эксперты, которые уже сейчас могут это как дважды два расписать! Снова никакой реакции - словно она сперва ожидала услышать какое-то определенное волшебное слово, вымолвить которое я не умел. - И вообще, я могу довольно долго на подобные темы трепаться, - сказал я, наконец, пожав плечами, - а вы ведь спешите. Нет, осторожно, здесь как раз первая ступенька! Наша остановка и моя болтовня, похоже, все-таки выбили ее даму из привычной колеи, и она немного потеряла ориентацию, тем более что Тальма, передоверив хозяйку мне, тянулась чуть сзади, то и дело оглядываясь на большого черного терьера, бегающего взад-вперед по травяному откосу лестницы. Впрочем, уже через несколько ступенек дама вновь поймала ритм лестницы и ее движения опять стали точными и уверенными. - Вы, могли бы стать хорошим экскурсоводом, - вдруг сказала она без всякой интонации, словно подчеркивая этим непреложность своего мнения. - Не знаю, - вполне искренне отозвался я с удивлением. - Никогда не думал об этом! Но, кажется, скорее все же нет, чем да. Одно дело - разливаться соловьем от случая к случаю и совсем другое - делать это, так сказать, nolens-volens, да еще почти всегда перед совершенно случайными и большей частью абсолютно равнодушными к твоим потугам людьми, - и тут уж я осекся не на шутку, потому что тут же сообразил, что именно таковой и являлась всего лишь минуту назад моя дама с собачкой. - Незнакомые люди всегда кажутся нам до некоторой степени случайными, а случайные - незнакомыми, - возразила она. - Ну, или почти всегда. Но потом это часто проходит, и кому, как не экскурсоводу, поспособствовать этому своими проповедями. - Проповедями? Хм, проповедями, проповедями, - я пожевал слово, пробуя его на вкус, - Знаете, я работу экскурсовода как-то по другому представляю. - Представляли, - с мягким нажимом она слегка изменила мои слова и тут же снова повторила: - Да, наверное, представляли. Но я имела в виду не прошедшее или настоящее время, а именно будущее. То есть, строго говоря, это вообще было сослагательное наклонение, но в данном случае разницы между практически нет. Вот это да! Я открыл рот, закрыл, снова открыл, но только и смог, что головой покачать да развести руками, причем этот невинный жест как-то сам собой вышел у меня более агрессивным, чем выражение банальной растерянности. И не мудрено: чем-чем, а литературоведением в любых формах я сегодня был сыт по самое горло, и последнее замечание дамы, похожее на некий намек, завуалированный под сноску или ремарку на полях, вызвало у меня мгновенную и сильную отрыжку давешних переживаний. Было ли оно, данное абсолютно безаппеляционным тоном, предназначено для особ королевской крови Божьей или литературной милостью, но переводить его на общепринятый язык и вникать тем самым в его настоящий смысл я, после всех моих дневных перипетий, не хотел. Теперь одолев последний марш лестницы, мы находились в начале широкого, больше похожего на небольшую площадь проулка, который, изгибаясь вялой, плавной дугой, вскоре вливался в центральную пешеходку. Оттуда до нас долетали какие-то размеренные и однотонные обрывки странной, ритмичной музыки, никак не желавшие складываться во что-то цельное и оформленное. Слева, наискосок от нас, над проулком нависала большая раковина из стекла и стали на странных паучьих ножках - центральное здание городской сберкассы. Очевидно, это и был тот банк, о котором дама говорила Тальме на вокзале. С той прогулкой у лайки явно были связаны самые приятные воспоминания. Она вилась перед нами вьюном, широко махала хвостом и только что не улыбалась, поворачиваясь к нам и приглашая идти веселее. И пусть хозяйка не могла видеть чудачеств Тальмы, но хорошее настроение подруги каким-то образом немедленно передалось и ей и выразилось в нескольких коротких музыкальных фразах не известного мне происхождения, но, кажется, родственных уже слышанной мною на вокзале мелодии. И вновь, как и тогда, она прозвучала для меня некоей звуковой маркировкой непреодолимого барьера между дамой и остальным миром, к которому принадлежал и я. Не то чтобы это как-то по-особому волновало или обижало меня, но мне вдруг совершенно расхотелось не только дальше оставаться незванным гостем на, совершенно очевидно, абсолютно чужом для меня празднике, но даже и выяснять повод для него - все равно, истинный или надуманный. Mои совсем еще недавние мысли о всяких экзаменах и испытаниях представились мне теперь совершенно высосанными из пальца и настолько по-юношески, по-детски выспренними, что едва ли не стыдными. "С ума сойти: из такой крохотной мушки сделал огромнoго слона, который к тому же совершеннейшим мыльным пузырем оказался, а потом взял, да и лопнул, уколовшись о шипы странного, ни к селу ни к городу, замечания о грамматических формах!'' - с раздражением думал я, пока мимо нас в обнимку с услышанными еще на лестнице резкими и заунывными синкопами неспешно тянулась процессия кришнаитов в оранжевых хламидах и с барабанами-трещотками, которую я предварил, лишь буркнув нечто невразумительное о "небольшой демонстрации". Бог знает почему - то ли наша городская община кришнаитов была очень большой и активной, то ли топография и особенности ауры центра города, моим ощущениям не подвластные и потому не постижимые, как-то необычайно этой активности способствовали, - но подобные шествия происходили у нас в последнее время довольно регулярно и давно перестали быть экзотикой. Поначалу зевак вокруг собиралось намного больше, чем самих их участников, но это соотношение постоянно менялось и теперь дошло до едва ли не противоположного. От всех этих балахонов немыслимого оранжевого цвета, странных инструментов, издававших вовсе не мелодичные звуки, нетривиальных амулетов и каких-то благовоний никогда, однако, не исходило ни малейшего беспокойства или дискомфорта, несмотря на всю их нарочитость. Но мало-помалу и она тоже улетучилась из сознания рядовых аборигенов, и те стали воспринимать процессии как некую вполне рядовую составляющую городского пейзажа, не более странную, чем, скажем, расставленные там и сям и размалеванные на любой вкус крылатые носороги, бывшие вначале л