Далее я перешел к северной стене, и здешнее собрание показалось мне еще более замечательным. Дотянувшись до верхних полок, я потрогал парочку выступающих переплетов. За окном быстро темнело. Оказалось, что обширный раздел слева посвящен металловедению. Сначала шел ряд работ, которые я и ожидал увидеть, таких как Pirotechnia Бирингуччо и Besdhreibung allerfurnemisten Mineralischen Ertzt Эркера, переплетенные в свиную кожу и отличавшиеся превосходными гравюрами. Немного устаревшие, но тем не менее приличные книги. Однако мне было непонятно, как среди них затесались такие произведения, как Mettalurgia Якоба Бёме, Mineralia opera Исаака Голландского и «Истинная естественная философия металлов» в переводе некоего Дениса Захарии, — книги, которые считались едва ли не учебниками черной магии, измышлениями жалких и погрязших в суеверии умов.
На той же полке встретились мне и другие жалкие и погрязшие в суеверии умы. Мудрость и хороший вкус, до сих пор очевидные в выборе книг, обернулись всеядным и неразборчивым пристрастием к авторам невысокой репутации, которые с излишней — и даже греховной! — готовностью принимали на веру сверхъестественные природные явления. Выцветшие завязки, подобно наглым розовым язычкам, свисали с корешков книг. Прищурившись, я старался прочесть названия в сумеречном свете и вытащил французский перевод трудов Артефия. Рядом с ним стояли комментарии Алана де Лиля к пророчествам Мерлина. Дальше пошло еще хлеще. Роджер Бэкон — «Зеркало алхимии», Джордж Рипли — «Алхимическая смесь», Корнелий Агриппа — De occulta philisophia, Пауль Скалих — Occulta occultum occulta … Все как один обманщики, шарлатаны или шаманы, которые, по моим понятиям, были просто не способны преуспеть в истинных науках. На нижней полке стояла дюжина книг по различным формам гаданий. Пиромантия. Хиромантия. Астрология. Скиомантия.
Скиомантия? Я приставил к полке мою суковатую терновую палку и достал последний том. Все ясно, «гадание по теням». Я захлопнул книгу. Такому вздору, казалось бы, совершенно не место в библиотеке, в остальном посвященной более благородным научным предметам. Я вернул книгу на полку и, наугад потянув за завязки, вытащил другую. Как жаль, что черви не устроили пир на этих страницах, подумал я, открывая ее. Но прежде чем я успел прочесть название на титульном листе, сзади меня вдруг раздался голос.
— «Поймандр» [6], перевод Фичино, издание Лефевра. Прекрасное издание, господин Инчболд. Конечно же, у вас также имеется нечто подобное.
Я вздрогнул и, подняв глаза, увидел в дверях библиотеки две темные фигуры. У меня вдруг появилось тревожное ощущение, что за мной какое-то время незаметно следили. Одна из фигур — женская — сделала несколько шагов вперед и, отвернувшись, зажгла фитиль лампы на рыбьем жиру, стоявшей на одной из полок. Ее тень метнулась в мою сторону.
— Позвольте мне извиниться, — сказал я, поспешно вставляя книгу на место. — Я не предполагал…
— В издании Лефевра, — продолжала она, повернувшись и раздув вощеный фитиль, — подчеркивается, что обе книги Corpus hermeticum изданы под одной обложкой впервые с тех пор, как они были собраны в Константинополе Михаилом Пселлом. Здесь есть даже «Асклепий», которого не было в распоряжении Фичино, потому-то он и не смог включить его в издание, подготовленное для Козимо де Медичи. — Она чуть помедлила. — Не желаете ли выпить вина, господин Инчболд?
— Нет… вернее, да, — ответил я, делая неловкий поклон. — Я хотел сказать… Немного вина не помешало бы…
— И немного закуски? Финеас сообщил мне, что вы не ужинали. Бриджет! — Она повернулась к своей спутнице, все еще стоявшей в дверях.
— Да, леди Марчмонт?
— Будь добра, принеси бокалы.
— Слушаюсь, миледи.
— Венгерское вино, думаю, подойдет. И передай Мэри, пусть приготовит ужин для господина Инчболда.
— Слушаюсь, миледи.
— И поторопись, Бриджет. Господин Инчболд совершил длинное путешествие.
— Да, миледи, — пробормотала девушка и поспешно исчезла.
— Бриджет только недавно поступила на службу в Понтифик-Холл, — пояснила леди Марчмонт каким-то странно доверительным тоном, медленно идя по библиотеке со светильником, который при движении поскрипывал на петлях и превращал ее глаза в темные провалы. Она, по-видимому, была не склонна к церемонному знакомству, словно знала меня целую вечность и ничуть не удивилась, обнаружив меня крадущимся в темноте, как грабитель, и жадно шарящим по книжным полкам в ее библиотеке. Может, это тоже в обычае у аристократов? — Прежде она служила, — добавила она, — в семье моего покойного мужа.