Вой сирены был еще чуть слышен. Колонна, вероятно, уже подъезжает к Караолосу, подумал Сатерлэнд. Еще немного, и вой совсем перестанет. Тогда он сможет заснуть. Он подумал об отставке, предстоящей ему через четыре-пять лет. Дом в Сатерлэнд Гейтс будет чересчур большим.
Лучше коттедж где-нибудь подальше от города. Скоро ему нужно будет подумать о приобретении двух хороших сеттеров для охоты, о литературе по выращиванию роз, о пополнении библиотеки вообще. Пора также подумать о каком-нибудь приличном клубе в Лондоне. Альберт, Марта и внуки тоже будут утешением, когда он уйдет в отставку. Может быть... может быть, он заведет себе и любовницу.
Казалось странным, что после почти тридцати лет супружества он уйдет на пенсию один, без Нэдди. Она держалась так спокойно, корректно и благородно все эти годы. И вдруг, после прожитой безупречной жизни, Нэдди закусила удила и, спасая последние годы, оставшиеся ей, как женщине, удрала в Париж с каким-то битником, лет на десять ее моложе. Все сочувствовали Брусу, но на самом деле вся эта история не очень его задела. Уже давно между ним и Нэдди не было ничего общего, не говоря уже о чувствах. Если ей уж так приспичило задрать хвост - пожалуйста, за ним дело не станет. Может быть, он согласится со временем взять ее обратно... Нет, уж лучше любовница.
Наконец сирены умолкли. В комнате установилась глубокая тишина, если не считать глухого шума прибоя в гавани. Брус Сатерлэнд открыл окно и вдохнул прохладный ноябрьский воздух. Он прошел в ванную, помылся, вынул изо рта мост из четырех зубов и положил его в стакан с раствором. Не повезло ему с этими четырьмя зубами, подумал он. То же самое думал он вот уже 30 лет. Он потерял их во время матча в регби. Он потрогал остальные зубы, чтобы убедиться - не шатаются ли.
Он открыл аптечку и внимательно оглядел длинный ряд бутылок. Достал коробку со снотворным и развел в стакане двойную дозу. Последнее время ему что-то не спалось.
Сердце начало сильно биться, когда он выпил стакан со снотворным. Он знал, что ему предстоит еще одна из этих ужасных ночей. Он сделал отчаянную попытку подавить и прогнать лезшие на ум мысли. Залез под одеяло, надеясь, что заснет быстро, но мысли уже кружились, кружились и кружились в голове...
... Берген-Бельзен... Берген-Бельзен... Берген-Бельзен...
Нюрнберг... Нюрнберг... Нюрнберг!.. Нюрнберг!
- Подойдите ближе и назовите свое имя.
Брус Сатерлэнд, бригадный генерал, командующий...
- Расскажите суду своими словами...
- Мои войска вступили в Берген-Бельзен пятого апреля в 17 часов двадцать минут.
- Расскажите суду...
- Лагерь номер один - это был четырехугольник размером в милю длиной и четыреста ярдов шириной, окруженный забором. На этом пространстве содержалось 80 тысяч человек, преимущественно венгерских и польских евреев.
- Расскажите суду...
- Продовольственный паек для всего лагеря номер один состоял из десяти тысяч буханок хлеба в неделю.
- Опознайте...
- Да, это тиски для яичек и большого пальца; их использовали для пыток...
- Расскажите...
- Наша перепись установила 30 тысяч трупов в лагере номер один, из них 15 тысяч валялись на территории лагеря, 28 тысяч женщин и 12 тысяч мужчин мы застали еще в живых.
- Опишите...
- Мы делали отчаянные попытки, но заключенные находились в состоянии полнейшей дистрофии и такого изнеможения, что за первые несколько дней после нашего прибытия умерло еще 13 тысяч человек.
- Опишите...
- Мы застали в лагере такие нечеловеческие условия, что люди прямо поедали мертвых.
Когда Брус Сатерлэнд закончил свои показания на Нюрнбергском процессе, его срочно отозвали в Лондон. В военном министерстве сидел его старый друг, генерал Кларенс Тевор-Браун. Сатерлэнд догадывался, что это не спроста.
Он полетел в Лондон на следующий же день и немедленно отправился в огромное, до чудовищности бесформенное здание на углу Уайтхолла и Скотланд-Ярд, где помещалось британское военное министерство.
- О, Брус, привет! Входите, входите, дорогой! Рад вас видеть! Я следил за Вашими показаниями в Нюрнберге. Неприятная история!
- Я рад, что она позади.
- Меня очень огорчила эта история с Нэдди. Если могу быть чем-нибудь полезен...
Сатерлэнд покачал головой.
Наконец Тевор-Браун приступил к делу, по которому он его вызвал в Лондон.
- Брус, - сказал он. - Я вызвал вас сюда, потому, что тут вышло одно очень деликатное назначение. Мне нужно порекомендовать кого-нибудь и я подумал, что ваша кандидатура - самая подходящая. Мне хотелось поговорить с вами, прежде чем назвать вашу кандидатуру
- Я слушаю, сэр Кларенс.
- Брус, эти евреи, убегающие из Европы, выросли для нас в целую проблему. Они буквально наводняют Палестину. Я говорю вам прямо, что арабы очень раздосадованы этими массами евреев, обрушившимися на подмандатную территорию. Мы здесь решили поэтому построить лагеря на Кипре, где в виде временной меры эта беженцы будут содержаться, пока Уайтхолл решит, как нам быть с палестинским мандатом.
- Я понимаю, - тихо сказал Сатерлэнд.
- Все это очень щекотливое дело, - продолжал Тевор-Браун, - и тут нужно много такта. Конечно, никому не хочется загонять за частокол стадо измученных беженцев. К тому же, симпатии правящих кругов везде и всюду на их стороне, в особенности во Франции и Америке Тут нужно действовать осторожно, чтобы эта история на Кипре не вызвала шуму. Нам нужно избегать всего, что может настроить против нас мировое общественное мнение.
Сатерлэнд подошел к окну и выглянул на Темзу и на двухэтажные автобусы, проезжающие по мосту Ватерлоо.
- По-моему, это гиблая затея.
- Это не нам с вами решать. Брус. Распоряжается Уайтхолл.
Мы всего лишь исполнители. Сатерлэнд продолжал смотреть в окно.
- Я видел этих людей в Берген-Бельзене. Это, наверное, те же самые. Сегодня они хотят попасть в Палестину. Он вернулся к своему креслу.
- Вот уже тридцать лет, как мы нарушаем в Палестине одно обещание за другим.
- Послушайте, Брус, - сказал Тевор-Браун, - мы с вами одного мнения в этом вопросе, но мы в меньшинстве. Мы вместе служили на Ближнем Востоке. И знаете, что я вам скажу? Я просидел всю войну за вот этим столом, и через мои руки проходили одна докладная записка за другой о предательстве арабов. Как начальник египетского генерального штаба продает секреты немцам, как весь Каир готовит торжественную встречу своему освободителю Ромелю, как иракцы переходят на сторону немцев, а сирийцы заигрывают с немцами, что иерусалимский муфтий гитлеровский агент. Я мог бы продолжать этот список часами. Но вы должны смотреть на все это с точки зрения Уайтхолла, Брус. Мы не можем рисковать своим положением и влиянием на Ближнем Востоке из-за нескольких тысяч евреев. Сатерлэнд вздохнул.
- В том-то и заключается наша трагическая ошибка, сэр Кларенс. Мы так или иначе потеряем Ближний Восток.
- Ну, вы преувеличиваете, Брус.
- Ведь не пустые же звуки понятия о добре и зле. Сэр Кларенс Тевор-Браун криво улыбнулся и в досаде покачал головой.
- Я не многому научился в жизни, но одно я крепко зарубил себе на носу: внешняя политика государств построена никак не на понятиях о добре и зле. Добро и зло? Не нам с вами решать, что здесь добро, и что зло. Единственное царство, где правит добро, это царство небесное. Земными же царствами правит нефть. А у арабов много нефти.
Брус Сатерлэнд молчал. Потом кивнул.
- Только царством небесным правит добро, - повторил он. - Земными царствами правит нефть. Кое-чему вы все-таки научились, сэр Кларенс. Похоже, что в двух этих коротких фразах заключена вся мудрость мира. Все мы, народы, государства, живем по закону необходимости, а не правды.
Тевор-Браун нагнулся вперед.
- Где-то в своих планах мироздания всевышний возложил на нас нелегкую задачу править империей...
- И не наше дело спрашивать почему, - тихо сказал Сатерлэнд. - Это вы хотите сказать? Но я никак не могу забыть работорговые рынки в Саудовской Аравии, и тот день, когда меня впервые пригласили присутствовать при публичном исполнении приговора за кражу - человеку отрубили тогда руку. Просто не могу, не могу забыть, так же как и этих евреев в Берген-Бельзене.