Глава 3
Около сотни колоколов церквей Старого города и Кедронской долины, Масличной горы и Сионской горы, присоединились к торжественному звону гигантской колокольни имка. В Иерусалиме было воскресенье, христианский день отдыха.
Давид Бен Ами повел Китти в Старый город через богато разукрашенные Дамаскские ворота, и они пошли по Виа Долороза - Крестному пути - к Львиным воротам, откуда открывался вид на Кедронскую долину, на могилы пророков, Авессалома и Марии, и на Масличную гору, где, по христианскому преданию, состоялось вознесение Христа.
Они шли по узким переулкам, по арабским базарам, мимо маленьких лавчонок, где всюду шел отчаянный торг. У мечети Омара на ступеньках лежали сотни пар обуви. Бородатые евреи стоя рыдали у Стены Плача, западной стены древнего храма. До чего это все странно, снова и снова думала Китти Фремонт. Именно здесь, в этих заброшенных унылых горах, как в фокусе, тысячелетиями сходились сотни цивилизаций. Почему именно здесь, почему именно этот клочок земли, эта улица, эта стена, эта церковь? Римляне и крестоносцы; греки, турки и арабы; ассирийцы, вавилоняне и англичане; всех их влекло именно сюда, в город презренных евреев. Он и свят, он и проклят. Сила и слабость; все, что есть в людях хорошего, но и все дурное - все воплощено в нем. Крестный путь и Гетсимана. Тайная вечеря, последняя вечеря Иисуса, которая была в сущности Седером еврейской Пасхи.
Давид повел Китти в Храм Гроба Господня, где в маленькой часовне, украшенной множеством светильников, над мраморным гробом Иисуса Христа день и ночь горели свечи. Китти опустилась на колени и поцеловала гроб, как до нее целовали миллионы паломников.
На следующее утро Ари и Китти оставили Иерусалим и направились на север в Галилею. Они ехали мимо застывших арабских деревень и вскоре въехали в Ездрелонскую долину, которую евреи превратили из болота в самый плодородный район Ближнего Востока. Затем, когда дорога стала снова подниматься вверх к Назарету, их будто снова отбросило на несколько столетий назад. С одной стороны - сочная зелень Ездрелонской долины, а с другой - выжженные, растрескавшиеся, унылые поля арабов. Назарет почти не изменился со времени детства Иисуса.
Ари остановил машину в центре города. Он отогнал набросившихся на него мальчуганов, но один никак не хотел отстать.
- Хотите, я вас поведу?
- Не надо.
- Может, сувениры какие-нибудь? У меня есть щепки от господнего Креста, лоскуты от Его одежды.
- Пошел вон!
- Голых баб?
Ари попытался уйти, но мальчуган схватил его за штанину.
- Тогда, может, мы с вами договоримся насчет моей сестры: она еще девушка.
Ари бросил мальчугану монету.
- На вот! Береги машину. Ты мне головой за нее ответишь.
В городе стояла ужасная вонь. Навоз валялся прямо на улице, на каждом шагу попадались слепые, нищие; под ногами путались полунагие, невообразимо грязные босые дети. Со всех сторон налетали мухи. Китти крепко держалась за руку Ари, пока они с трудом прокладывали себе путь по тесному базару к тому месту, где якобы находилась кухня Пресвятой девы и столярная мастерская Иосифа.
Когда они уехали из Назарета, Китти долго не могла прийти в себя: какое ужасное место...
- Зато там арабы дружественные, - сказал Ари. - Они тут почти все христиане.
- Христиане-то они христиане, но им срочно нужно в баню.
Они сделали остановку и у церкви Кафр-Канны, где Христос, по преданию, совершил первое чудо, превратив воду в вино. Канна Галилейская была теперь маленькой арабской деревней, в остальном она почти не изменилась.
Китти пыталась осознать все то, что ей довелось видеть за эти несколько дней. Это была маленькая страна, но каждый ее дюйм был пропитан кровью или славой. То ее охватывал священный трепет, то этот трепет уступал место отвращению. Некоторые святые места производили на нее неизгладимое впечатление, другие, наоборот, внушали ей подозрение, какое испытываешь во время карнавала. Погруженные в молитву евреи в квартале Меа-Шеарим и горящий нефтеочистительный завод; дерзкие сабры в Тель-Авиве и земледельцы Ездрелонской долины; старое и новое тесно переплеталось всюду. На каждом шагу она сталкивалась с противоречиями и парадоксами.
Под вечер Ари проехал через ворота Яд-Эля. Он остановил машину перед домиком, утопающим в цветах.
- Какая тут красота! - воскликнула Китти. Дверь домика распахнулась, и Сара Бен Канаан бросилась им навстречу.
- Ари, Ари! - заплакала она, обнимая сына.
- Шалом, има.
- Ари, Ари, Ари...
- Ну, будет, будет, има..., не надо плакать! Пожалуйста, не плачь!
Тут подоспел и огромный Барак Бен Канаан. Он крепко обнял сына.
- Шалом, аба, шалом.
Старый великан тесно прижал к себе сына, не переставая хлопать его по спине.
- Ты чудесно выглядишь, Ари, прямо-таки чудесно. Сара не сводила глаз с лица сына.
- Он устал. Разве ты не видишь, Барак, как он устал?
- Я в порядке, има. Я привел вам гостей.
Познакомьтесь, пожалуйста, с миссис Кэтрин Фрэмонт. С завтрашнего дня она будет работать в Ган-Дафне.
- Значит, вы - Кэтрин Фрэмонт, - сказал Барак, взяв ее руку в свои огромные лапищи. - Добро пожаловать в Яд-Эль.
- Какой же ты, Ари, глупый, - сказала мать. - Чего ж ты не позвонил и не предупредил, что и миссис Фрэмонт приедет с тобой? Входите, входите... вы примете сейчас душ, переоденетесь, я приготовлю что-нибудь поесть, и вы сразу почувствуете себя лучше. Какой же ты все-таки глупый, Ари. - Сара обняла Китти за талию и повела ее в дом. - Барак, возьми чемодан миссис Фрэмонт.
Иордана Бен Канаан стояла перед новоприбывшими детьми с "Эксодуса" на сцене летнего театра. Она была высокая и стройная и держалась прямо и независимо на крепких, длинных ногах. Ее огненно-рыжие волосы свободно падали ей на плечи, что еще больше подчеркивало ее поразительную красоту. Ей было девятнадцать лет и еще с университета она состояла в Пальмахе. Пальмах направил ее в Ган-Дафну, где она возглавляла местный отряд "Гадны", обучая военному делу всех детей селения старше четырнадцати лет. Село служило также одним из важнейших тайных складов оружия, откуда его переправляли в населенные пункты всей долины Хулы. Кроме того, Иордана работала также на передвижной и тайной радиостанции "Кол Исраэль", когда передачи велись из долины Хулы. Жила Иордана в Ган-Дафне, прямо в конторе.
- Меня зовут Иорданой Бен Канаан, - обратилась она к детям. - Я здесь командир Гадны. В ближайшие недели вы научитесь, как отправляться в разведку, как доставлять донесения, как чистить оружие и обращаться с ним. Мы будем учиться также штыковому бою и будем совершать походы. Вы находитесь теперь в Палестине и вам никогда больше не придется втягивать голову в плечи и бояться только потому, что вы евреи.
Работать нам придется упорно, потому что Эрец-Исраэль нуждается в нас. Завтра мы отправимся в первый поход. Мы пойдем на север, в горы, где расположен Тель-Хай. Мой отец через Тель-Хай прибыл в Палестину лет шестьдесят тому назад. На этом месте погиб наш легендарный герой, Иосиф Трумпельдор. Он там и похоронен, а у могилы стоит огромный каменный лев, который так же господствует над всей Хульской долиной, как памятник Дафне. На цоколе льва высечены слова: "Нет ничего прекраснее, как отдать жизнь за родину". Я добавлю: нет ничего прекрасней, как иметь родину, за которую можно было бы отдавать жизнь.
Когда Иордана пошла в контору, ее вызвали к телефону. Она подняла трубку.
- Шалом, Иордана слушает.
- Шалом! Это има с тобой говорит. Ари приехал!
- Ари!
Иордана помчалась из конторы в конюшню. Она вскочила на белого арабского жеребца и поскакала через ворота Ган-Дафны. С развевающимися огненно-рыжими волосами, без седла она неслась галопом по дороге в Абу-Йешу.
Десяток арабов шарахнулись в сторону, когда она на всем скаку промчалась по главной улице деревни. Мужчины, сидевшие в кофейне, смотрели ей вслед и злобно шипели. Какая наглая шлюха, рыжая сука, осмеливающаяся мчаться по их улице верхом на коне и в шортах!