- Они его отправили в Терезиенштадт в надежде, что он передумает. Только после войны он узнал о том, что, случилось с вашей матерью и с вашими братьями. Его грызла совесть, что он так задержался тогда в Германии, из-за чего ваша мать и братья попали в западню. Когда он узнал про их судьбу после долгих лет пыток, его ум помрачился.
- Но ведь он поправится? Доктор посмотрел на Китти.
- У него психическая депрессия... крайняя меланхолия.
- А что это означает?
- Карен, твой отец вряд ли поправится,
- Я вам не верю, - ответила девушка. - Я хочу видеть его.
- А вы его еще помните?
- Очень мало.
- Было бы гораздо лучше, если бы вы сохранили у нем то воспоминание, которое у вас есть, чем видеть его теперь.
- Она должна его видеть, доктор, во что бы то ни стало. Этот вопрос нельзя оставить открытым ни под каким видом, - сказала Китти.
Доктор повел их вниз по коридору и остановился перед какой-то дверью. Сопровождавшая их сестра отомкнула дверь, и доктор открыл ее перед Карен.
Карен вступила в помещение, напоминающее келью. В комнате стояли стул, этажерка и кровать. Она оглянулась вокруг и застыла на месте. Кто-то сидел в углу на полу. Человек был босой и непричесанный. Он сидел, прислонившись спиной к стене, обхватив руками колени, и тупо смотрел на противоположную стену.
Китти шагнула к нему. Он был небрит, лицо было все в рубцах. Внезапно Карен почувствовала какое-то облегчение. Все это недоразумение, - подумала она... Это какой-то посторонний человек... это не ее отец... Он просто не может им быть. Все это - ошибка! Ошибка! Она с трудом подавила желание выскочить вон и закричать:
"...вы видите, все это недоразумение. Это не Иоганн Клемент, этот человек - не мой отец. Мой отец живет, но где-то в другом месте и ждет встречи со мной". Карен остановилась перед мужчиной, сидящим на полу, чтобы окончательно удостовериться, что это не ее отец. Она пристально посмотрела в его потухшие глаза. Это было так давно... так давно, она ничего уже не помнила. Но это, не тот человек, о встрече с которым она мечтала.
Там был камин и запах трубочного табака. Там был большой бульдог. Его звали Максимилианом. В комнате рядом плакал ребенок. - Мириам, сходи, посмотри что с псом. Я читаю сказку девочке, а он мешает.
Карен Ханзен Клемент опустилась на колени перед этой человеческой развалиной.
В доме бабушки в Бонне всегда пахло свежеиспеченным пирожным. Она пекла в продолжение всей недели, готовясь встречать родных в воскресенье.
Несчастный мужчина продолжал смотреть на стену, словно никого больше в комнате не было.
Ты только посмотри, какие смешные обезьяны в Кельнском зоопарке! Зоопарк Кельна лучше всех на свете. Когда же снова наступит карнавал?
Она тщательно изучала сидевшего перед ней человека с босых ног до рубцов на лбу. Ничего... ничего, что напоминало бы ей отца...
"Жид! Жид! Жид!" - орала толпа ей вслед, когда она с разбитым в кровь лицом побежала домой. "Будет, будет, Карен, не плачь! Папа не даст тебя в обиду".
Карен протянула руку и дотронулась до его щеки. "Папочка?" - сказала она. Мужчина не шевельнулся и даже не заметил ее.
Там был поезд, в нем было много детей; говорили, что они поедут в Данию, но она очень устала. "До свидания, папочка", - сказала тогда Карен. - Вот возьми мою куклу, она будет смотреть за тобой". Она стояла в тамбуре и не сводила глаз с папочки, стоявшего на перроне, а он становился все меньше и меньше.
- Папа! Папочка! - вскричала Карен. - Это я, Карен, папочка! Это - твоя дочь. Теперь я уже большая, папочка. Неужели ты меня не помнишь?
Врач крепко держал Китти, которая стояла в дверях и дрожала всем телом.
- Пустите меня, пожалуйста! Я ей помогу, - умоляла Китти.
- Оставьте ее, - ответил врач.
А Карен все вспоминала и вспоминала.
- Да, да! - вскричала она. - Это мой отец! Это мой папа!
- Папочка! - рыдала она и обнимала его за шею. Пожалуйста, скажи мне что-нибудь. Поговори со мной! Я прошу тебя... умоляю!
Мужчина, который был когда-то Иоганном Клементом, заморгал глазами. В его лице появилось выражение какого-то любопытства, когда он почувствовал, что кто-то его обнимает. Мгновение это выражение не сходило с его лица, словно что-то в нем пыталось пробить окружающий его мрак, - потом его взгляд снова потух.
- Папа! - кричала Карен. - Папа, папочка!
Стены пустой комнаты и коридора отражали эхо ее голоса - "Папа!"
Сильные руки врача оторвали ее от отца, и девушку осторожно вывели из комнаты. Дверь снова замкнули, она рассталась с Иоганном Клементом - навсегда. Девушка душераздирающе плакала и упала в объятия Китти.
- Он меня даже не узнал. Боже, Боже... да что же это такое? Почему он меня не узнал? Боже, ответь... ответь!
- Все хорошо, дитя мое; теперь все хорошо. Вот Китти с тобой.
- Не оставляй меня, Китти, никогда не оставляй!
- Нет-нет, моя деточка... Китти никогда тебя не оставит... никогда!
Глава 9
Весть об отце Карен дошла до Ган-Дафны еще прежде, чем она и Китти успели вернуться. Дов Ландау был потрясен до глубины души. Впервые с тех пор как его брат Мундек держал его в своих объятиях в бункере варшавского гетто, Дов Ландау мог сочувствовать кому-то другому, а не только самому себе. Сострадание, которое он испытывал к Карен Клемент, было тем лучом света, который пробил наконец его мрачный мирок.
Она была единственным человеком на свете, к которому он мог питать доверие и привязанность. Почему именно ей выпало на долю такое? Как часто Карен выражала в том вонючем лагере на Кипре твердую уверенность, что ее отец еще жив! Страшный удар, который обрушился теперь на нее, доставлял и ему глубокое горе.
Кто же теперь остался у Карен? Только он да миссис Фрэмонт. Но кто он ей? Жернов на шее и больше ничего. Бывало, ему хотелось ненавидеть миссис Фрэмонт, но он не мог, так как понимал, что это счастье для Карен, что Китти с нею. Теперь, когда нечего больше надеяться на отца, миссис Фрэмонт, может быть, увезет с собой Карен в Америку.
Ho он же и мешал этому. Он знал, что Карен его не бросит. Ему, значит, оставалось только одно. Парнишка, которого звали Мордехаем, тайно вербовал юношей в ряды Маккавеев в Ган-Дафне. Через него Дов знал, как можно войти в контакт с подпольем.
Коттеджи персонала никогда не закрывались на замок. Однажды вечером, когда все ушли на ужин, он обворовал несколько коттеджей. Он унес несколько ценных предметов и ехал в Иерусалим.
Брус Сатерлэнд немедленно явился к доктору Либерману и убедил его, что Китти надо заставить провести с Карен неделю-две, пока Карен не поправится от перенесенного шока, у него в особняке.
Карен переносила свое горе с тем же мужественным достоинством, с которым она прожила ужасные военные годы. Да и Китти не спускала с нее глаз; она ни на минуту не оставляла девушку одну.
Ужасная судьба отца и исчезновение Дова Ландау, все складывалось так, что Китти как будто одержала победу, грустную, правда, но все-таки победу. Она чувствовала, что теперь ей, может, удастся увезти Карен в Америку. Находясь в гостях у Сатерлэнда Китти думала об этом все время. Она частенько презирала себя за то, что хочет извлечь выгоду из горя Карен, но она просто не могла не думать обо всем этом. С того самого дня, когда она впервые увидела Карен в палатке в Караолосе, вся ее жизнь вращалась вокруг этой девушки.
Однажды после обеда к Сатерлэнду приехал Ари Бен Канаан. Он вошел в рабочий кабинет и сел в ожидании, пока слуга доложит о нем хозяину, находившемуся с гостями в парке за домом. Брус извинился, а девушки остались в шезлонгах. Мужчины провели за беседой примерно час.
Покончив с делами, Сатерлэнд вдруг сказал:
- Кстати, у меня тут гостит ваша приятельница. Китти Фрэмонт проведет у меня недели две с Карен Клемент.
- Да, я слышал, что вы успели крепко подружиться с ней, - сказал Ари.
- Правильно. Кэтрин Фрэмонт - одна из самых приятных и толковых женщин, с которыми мне доводилось встречаться в жизни. Съездите в Ган-Дафну и посмотрите, какие чудеса она там творит с некоторыми из тамошних детей. Там был мальчик, который еще шесть месяцев, тому назад не мог сказать и слова; теперь он не только говорит, но даже играет на трубе в школьном оркестре.