За пределами города дела обстояли не лучше. Когда Арабский легион занял Латрунскую крепость, он обещал, что насосная станция будет работать по-прежнему, и гражданское население не будет страдать от недостатка питьевой воды. Однако арабы тут же взорвали насосную станцию, и в Иерусалиме стало не хватать воды. Было известно, что где-то под городом должны существовать подземные водохранилища, которым две или даже три тысячи лет. Евреи нашли эти резервуары, в которых каким-то чудом сохранилась вода. Пока спешно прокладывали временный водопровод эти цистерны буквально спасли евреям жизнь.
Так шли дни за днями, недели за неделями и месяц за месяцем. Иерусалим по-прежнему не сдавался. Бои шли за каждый дом. Мужчины, женщины и дети рвались в бой с таким презрением к смерти, что их, казалось, никогда не удастся сокрушить.
У Давида Бен Ами сердце обливалось кровью при одной мысли о Иерусалиме. Он неотступно думал об осаде. Он открыл глаза.
- Почему ты не спишь? - спросил он Иордану.
- Высплюсь, когда ты уйдешь, - ответила она.
Он поцеловал ее и сказал, что очень ее любит.
- О, Давид... мой Давид!
Ей хотелось попросить его отказаться от этого задания. Ей хотелось зарыдать и сказать ему, что если с ним что-нибудь случится, то ей незачем будет жить. Но она ничего этого не сказала, так как говорить так было нельзя. Один из его шести братьев погиб в кибуце Нирим, в бою с египтянами, а другой умирал от ран, полученных при попытке прорваться в Негбу. Третий брат, Нахум, маккавей, отправился в Старый город, где он и находился сейчас.
Давид явственно слышал, как сильно бьется сердце Иорданы.
- Давид, любовь моя! - шептала она.
В Старом городе арабская чернь, ворвавшаяся вместе с Легионом, бросилась уничтожать синагоги и святые места; арабы грабили каждый еврейский дом, который попадал в их руки.
Верующие, а также Хагана и Маккавеи, пытавшиеся защитить их, отступали все дальше назад, пока у них осталось всего два дома. Одним из них была знаменитая синагога Хурва. Пройдет еще несколько дней, и они будут окончательно выбиты из Старого города.
Свет нового дня разбудил Иордану. Она потянулась в постели и, довольно мурлыча, протянула руку к Давиду. Его не было.
Она в испуге открыла глаза и увидела, что он стоит над ней. Давид впервые надел израильскую военную форму. Она улыбнулась и откинулась на подушку, а он опустился на колени рядом с кроватью и принялся гладить ее огненно-рыжие волосы.
- Вот уже час, как я на тебя смотрю, - сказал он. - Ты очень хороша во сне.
- Шалом, майор Бен Ами, - шепнула она ему на ухо и нежно поцеловала его.
- Становится поздно, дорогая. Мне нужно идти, - сказал он.
- Я сейчас оденусь, - ответила она.
- А зачем тебе идти со мной? Я лучше пойду один.
На мгновение у Иорданы сердце перестало биться. Она чуть не схватила его за руку, но тут же совладала с собой и улыбнулась.
- Конечно, милый, - сказала она.
- Иордана... Иордана... любовь моя!
- Шалом, Давид. Тебе пора.
Она отвернулась к стене, почувствовала его поцелуй на щеке, потом хлопнула дверь.
- Давид... Давид, - шептала она. - Вернись! Пожалуйста, вернись ко мне.
Авидан повез майора Бен Ами на квартиру Бен Циона, начальника генштаба, жившего неподалеку от штаба. Генерал Бен Цион, человек в возрасте тридцати одного года, был тоже жителем Иерусалима. С ним был адъютант, майор Альтерман.
Они обменялись приветствиями и соболезнованиями по поводу гибели брата Давида в Нирим.
- Авидан говорит, что у вас что-то интересное на уме, - сказал Альтерман.
- Да, - тихо ответил Давид. - С тех самых пор как приняли резолюцию о разделе, я ни на минуту не перестаю думать о Иерусалиме. Помните "На реках Вавилонских"? - Если я забуду тебя, Иерусалим...
Бен Цион кивнул. Он очень хорошо понимал Давида. Его жена, дети, родители - все остались в Иерусалиме.
Давид продолжал:
- Дорога до Латруна почти полностью в наших руках. За Латруном, в Баб эль-Ваде, Пальмах тоже захватил большинство важнейших высот.
- Мы все знаем очень хорошо, что именно Латрун - наша главнейшая беда, язвительно перебил его Альтерман.
- Дай человеку высказаться, - сердито прикрикнул Бен Цион.
- Я долго думал об этом... Я знаю район Латруна как своих пять пальцев.
Вот уже шесть месяцев, как я исследую эту местность в уме дюйм за дюймом. Я совершенно уверен, что Латрун можно обойти стороной.
В комнате воцарилось гробовое молчание.
- Что вы имеете в виду? - спросил наконец Бен Цион.
- Если провести дугу вокруг Латруна от одного участка шоссе к другому, то получается расстояние в шестнадцать километров.
- Дугу на карте провести можно, но дороги там нет. Холмы там - совершенно дикие и непроходимые.
- Есть и дорога, - ответил Давид.
- Это какая-то чушь! - воскликнул Авидан.
- Вдоль доброй половины этой дуги ведет древняя римская дорога. Ей, правда, две тысячи лет, она вся завалена камнями, землей, буреломом, но она существует. И есть еще вади, по которым я проведу любую колонну с закрытыми глазами.
Давид подошел к карте, висевшей на стене, и провел полукруг вокруг Латруна, который соединял оба участка шоссе.
Авидан и Бен-Цион неотрывно смотрели на карту. Альтерман смотрел тоже, но иронически. Авидан, которому Ари Бен Канаан уже рассказал кое-что о планах Давида, относился к ним критически.
- Давид, - сказал Авидан сухо, - допустим, тебе удастся найти эту римскую дорогу; допустим также, что ты найдешь и тропинку вдоль вади. Что тогда? Отсюда до снятия осады Иерусалима - очень далекий путь.
- Я предлагаю вот что, - без колебаний сказал Давид.
- Нам необходимо расчистить древнюю римскую дорогу, привести ее в порядок, где нужно - проложить новые участки, и отказаться от штурма Латруна, зато пойти в обход.
- А подумал ли ты, Давид, о том, - спросил Бен Цион, - что нам придется прокладывать эту дорогу, как ты ее провел по карте, под самым носом у Арабского легиона, закрепившегося в Латруне?
- Еще бы не подумал! - ответил Давид. - Нам не нужно бог весть какое шоссе. Нам нужна только колея, достаточно широкая, чтобы могла пройти грузовая машина. Иисус Навин остановил солнце у Латруна. Может быть, нам удастся остановить ночь? Если из Иерусалима выйдет один отряд, а другой - из Тель-Авива; если будем работать по ночам и не шуметь, я уверен, что все это дело отнимет у нас не больше месяца. Что касается Арабского легиона, то вы не хуже меня знаете, что Глабб ни под каким видом не выведет его из крепости. Он ни за что не вступит в открытый бой, а будет и дальше отсиживаться в безопасном месте.
- Ну, в этом мы не уверены, - сказал Альтерман. - За дорогу он, пожалуй, станет драться.
- Если бы Глабб не боялся открытого боя, почему он не напал на Треугольник и не попытался разрезать Израиль надвое?
На этот вопрос никто, конечно, ответить не мог. Можно было только предположить, что Давид прав. В штабе считали, что Глабб чересчур разбросал свои силы, и что он избегает боя за пределами Иерусалима, коридора и Латруна. Кроме того, он хорошо знал, что израильские части только и ждут возможности схватиться с ним в открытую.
Бен Цион и Авидан сидели молча и взвешивали предложение Давида.
- Хорошо, а что тебе для этого нужно? - сказал наконец Бен Цион.
- Дайте мне джип на одну ночь, чтобы я пробрался сначала один.
Авидана не оставляла тревога. Еще в первые дни Хаганы он тяжело переживал гибель каждого бойца. Для него это было, как если бы речь шла о собственном сыне или дочери. В такой маленькой, сплоченной общине, как Ишув, каждая жертва задевала всех лично. Теперь, в войну, потери евреев исчислялись тысячами, а для такой маленькой страны это были опустошающие потери в полном смысле этого слова. Большинство погибших принадлежали к лучшей части молодежи страны.