— Вы имеете в виду этих психопатов? — он кивнул на гвардейцев. — У них вырезаны языки, это символы, а не люди, не обращайте внимания… Хорошо натасканные охотничьи двуногие… Я весь внимание, вы что-то хотели мне показать?
Роумэн, наконец, усмехнулся:
— Они не станут стрелять, если я вытащу из кармана бумагу?
— В этом кабинете не стреляют, — ответил Сомоса. — Наш безумный, неуправляемый, темный народ стреляет в других местах, правда, Солано?
— Да, Ваше превосходительство, наш народ непредсказуем.
— Ну почему же? — Сомоса снова улыбнулся, он теперь постоянно улыбался, и в этом было что-то машинальное, растерянное. — Чем больше воспитательной работы с подрастающим поколением, чем больше книг и библиотек, тем он будет предсказуемой! Мы же гуманисты, верим в торжество доброты…
Роумэн протянул ему исковое заявление Франца Брокмана.
Сомоса читал неторопливо, иногда пожимал плечами, порою удивлялся, обиженно разводя руками.
— Ну и что? — спросил он, возвращая иск. — Зачем вы принесли мне это? Какое я имею отношение к этому делу?
— Сеньор президент, я взял на себя миссию вернуть честным немцам то, что вами было у них конфисковано. Вы же друг Соединенных Штатов, не правда ли? Вы знаете, как мы начинаем помогать несчастной Германии восставать из пепла. В Вашингтоне не поймут вашу жестокость к тем, кто внес свою лепту в развитие нашей страны… Тем более, все немцы согласны оставить вам половину своей собственности… Это два миллиона долларов… И половину недвижимости… Это еще пять миллионов… Причем речь идет не о немедленном акте правительства… Дело можно урегулировать постепенно, к взаимной выгоде…
— Каков ваш интерес в этом предприятии? — спросил Сомоса.
— Десять процентов. Ваше превосходительство, — ответил Гуарази. — Мы получаем с немцев десять процентов, пять отдаем Никарагуа…
— Шесть, — поправил его Роумэн. — Мы отдадим шесть процентов на развитие народного образования Никарагуа… Но если сеньор президент согласится выделить на четыре дня небольшой аэроплан — для моих нужд, — я отблагодарю его в случае, если операция пройдет успешно, миллионом долларов.
— Сеньор Лаки Луччиано, — сказал Пепе, чувствуя, как сгустилась атмосфера в кабинете, — и его братья готовы уделить внимание вашей столице…
— Это твои хорошие друзья, Солано? — спросил Сомоса, скрывая зевоту.
— Да, сеньор президент.
— Ты знал, с чем они придут ко мне?
— Нет, сеньор президент.
— А если бы ты знал про их интерес? Все равно просил бы меня принять их?
— Не знаю, сеньор президент.
Гуарази, оставаясь по-прежнему недвижным, маска, а не лицо, полная флегма, ответил:
— Он бы сделал это, зная все. Ваше превосходительство.
Сомоса удивился:
— А почему это вы за него отвечаете? Я ведь еще не приказал отрезать ему язык…
— Если вы отдадите такой приказ, Ваше превосходительство, то все мои друзья — начиная с брата покойного Аль Капоне малыша Ральфа, который провожал меня сюда, — перестанут быть вашими добрыми знакомыми, — тихо заметил Гуарази. — Мы перекупим людей из вашей охраны, Ваше превосходительство… Я обещаю вам это… Как и этот мистер, — он кивнул на Роумэна, — я работал в американской разведке, когда мы освобождали Сицилию… Так что у меня остались друзья, которые проливали кровь вместе со мной… У меня на глазах фашисты расстреляли отца, трех братьев и бабушку… С тех пор я не боюсь смерти, Ваше превосходительство… Впрочем, если вы предложите мне контракт, который даст мне денег больше, чем я получу от этого, — он кивнул на иск, лежавший на столе, — я расторгну договор, я служу тем, кто больше платит…
— Сколько вы получите, если я помогу некоторым немцам? — Сомоса неотрывно смотрел на Гуарази, словно гипнотизируя его.
— Гроши… Тысяч сто…
— Но если вы дадите нам самолет, — сказал Роумэн, — я получу миллионов двадцать… Точнее — могу получить, работа сопряжена с риском…
— Не хотите поселиться в Манагуа? — Сомоса по-прежнему не отрывал глаз от Гуарази.
— В качестве кого?
— Моего личного друга… Здесь вам не нужны деньги… Дома, особняки на побережье, слуги, женщины, мальчики — все за мой счет.
— Ваше превосходительство, я воспользуюсь вашим предложением, если доживу до пятидесяти, — ответил Гуарази. — Пока мне тридцать восемь. Я в бизнесе. Деньги должны крутиться, иначе они превратятся в бесценные бумажки… Тем не менее я благодарен за предложение…