— Я ничего не понимаю…
Штирлиц дождался, пока прошел состав, проводил взглядом нескольких пассажиров и заметил:
— Времени на раздумье у вас мало. Поезд уйдет через двадцать минут, господин Баум. Я дерусь за жизнь, и в этой драке нельзя жить без страховки. Я крепко подстрахован. Так же, как вы. Но мне терять нечего, я одинок, а у вас семья. Думайте.
— Где Ганс?
— Там, где ему следует быть.
— Он жив?
— Да. Кстати, вы уберете его отсюда, передислоцируете в другое место, я отныне не хочу его видеть…
— Что он вам еще сказал?
— Я отвечу. Но только после того, как мы вместе смотаем туда, где мои междугородные разговоры не будут слушать здешние любопытные телефонистки, которым вы платите премию за информацию.
— Какова возможная прибыль от дела?
— Не знаю. Пока не знаю. Но я рассчитываю принимать здесь не менее пятисот американских горнолыжников. Это — много. Это — деньги.
— Сколько я должен буду внести в предприятие?
— Гарантию моей жизни и нашу дружественность.
— Что еще?
— Ничего.
— Но вы понимаете, что в Мюнхене вами заинтересуются еще больше, узнав, что вы в контакте с «гринго»…
— Понимаю. Однако от вас зависит все: либо вы даете информацию Гелену, что ко мне выгодно и дальше присматриваться: «возникают интересные возможности, он нужен живым», либо предлагаете выдать меня властям, выкрасть, устранить. Все зависит от вас. Если со мной что-то случится, помните — я подстрахован. Мое горе вернется к вам бумерангом.
— Хорошо, а если я откажу вам?
Штирлиц пожал плечами:
— Ваше дело, господин Баум. Но отказ поставит под удар всю вашу цепь. Я знаю ее… С самого севера. С Игуасу… И повинны в этом громадном провале будете вы. Именно вы.
— Почему именно я?
— Потому что ваши коллеги были благоразумнее. Они понимают лучше, чем вы, что мы — в конечном-то счете — делаем одно и то же дело. Пример с Гансом — явное тому подтверждение. О других я умолчу, это асы Гелена, я дорожу их дружбой. Мы дружим с ними, господин Баум. Они верят нам.
— В таком случае назовите имя хотя бы одного из наших асов.
— Ну, этого-то я никогда не сделаю.
— Значит, блефуете.
— Это самоуспокоение на десять минут. Потом наступит пора мучительных раздумий и раскаяния. Вам известен мой ранг в СД?
— Да.
— Вы понимаете, что я унес с собой определенную информацию из рейха, и на вас в частности: «нелегальный резидент гитлеровского вермахта в Аргентине с тридцать девятого года по девятое мая сорок пятого»?
— Да.
— Вы понимаете, что я могу распорядиться этой информацией и к своей пользе, и к нашей общей?
— Понимаю.
— В таком случае: что интересует Гелена — только в связи со мной?
— Передвижения.
— Еще?
— Контакты.
— С кем?
— Со всеми.
— И ничего больше?
Баум закряхтел; растерянность на его лице была очевидна: человек попал впросак, мучительно ищет выход из трудного положения.
— Ну, давайте же, время…
— Повторяю: контакты. Все контакты… Особенно — с аргентинцами… Точнее, с одним аргентинцем…
— Имя! — Штирлиц прикрикнул, чувствуя, что теряет ритм и натиск.
И Баум сдался:
— Сенатор Оссорио… Бывший сенатор, так вернее…
— Кто его должен ко мне подвести?
— Не знаю. Но — подведут. Ждите. У него есть материалы, которыми интересуется Центр. Это связано с работой комиссии сената по расследованию антиаргентинской деятельности. Люди Перона не смогли их получить, документы исчезли. Вы, как считают в Мюнхене, ищете именно эти материалы…
— Значит, после того, как я их получу, вы должны убрать меня?
— Не знаю.
— Кто возьмет билеты? — спросил Штирлиц.
— Вы.
Из соседнего городка Штирлиц заказал три телефонных разговора: один с ФБР (в Кордове он не зря спросил у Джона Эра номер коммутатора), второй с Краймером, а третий номер был вымышленным.
Когда ответил низкий голос: «Федеральное бюро расследований, доброе утро, слушаю вас», — Штирлиц попросил соединить его с мистером Макферсоном (от Роумэна знал, что этот человек, руководитель подразделения по наблюдению за европейскими эмигрантами, умер семь месяцев назад); бас пророкотал, что мистер Макферсон больше не работает в управлении: «Очень сожалею, может быть, соединить с кем-то еще из его группы?» Штирлиц поблагодарил, сказав, что он перезвонит в другой раз. Краймеру он сказал, что необходима ссуда, пара тысяч долларов, все остальное он берет на себя; «и, пожалуйста, отправьте то, о чем я вас просил; время; теперь я готов к встрече»; третьего разговора не стал дожидаться, вышел из кабины и попросил Баума: