– Ладно, тогда вопрос снят.
– Ну, почему же? Дохлую кошку японцам надо закинуть, повод для подозрений у нас есть. Пусть роют, может до чего и докопаются. И про Саттера я им упомяну к месту.
– И правильно. А то больно тихо и спокойно в Японии стало после отъезда Красных Звезд!
– …Таким образом, думаю было бы разумно и своевременно в итоговом коммюнике нашей Конференции предложить соответствующему комитету ООН создать международную группу независимых научных экспертов по подготовке доклада на Ассамблее ООН о последствиях глобальных изменений климата планеты в случае применения ядерного оружия – эффектно завершаю я свое выступление и под бурные аплодисменты зала скромно покидаю трибуну.
Романов меня, конечно, убьет. И плевать. Железо надо ковать, пока горячо. И сейчас для нас главное – не амбиции советских ученых и даже не престиж страны в этом вопросе, а ратификация американцами Договора по ядерному разоружению. Сегодня Картеру и Магнусу я сделал королевский подарок – если не дураки, то оба разыграют эту козырную карту в предвыборной борьбе. А Рейган со своими ястребами даже квакнуть не посмеет, что русские приукрашивают, ведь вскоре к теме ядерной зимы подключатся еще и американские ученые под эгидой ООН. А наши пусть теперь стараются, у них есть все, чтобы опередить зарубежных коллег в научных исследованиях. Если что, им Веверс всю нужную информацию подкинет.
И пусть скажут спасибо, что я тему разрушения озонового слоя планеты не поднял, которое ядерная война за собой тоже повлечет. Но мне такое по возрасту знать не положено, пусть приоритет остается за будущим Нобелевским лауреатом Паулем Крутценом.
С конференции я исчезаю по-английски. Волну поднял – пусть теперь взрослые дяденьки без меня разбираются. А я в SONY поехал.
Но на выходе на журналистскую засаду все же нарвался. О моих новых инициативах они еще не слышали, да их в общем-то, больше другое интересует – вчерашнее «покушение» на меня. Ну, по этому поводу мне тоже есть, что сказать.
– Господин Селезнев, это правда, что вы отказались от возбуждения уголовного дела против напавшего на вас студента?
– Правда.
– А почему? Вы считаете, что этот человек сумасшедший?
– Ни в коем случае! Этот юноша совершенно нормальный, такой же нормальный, как вы или я. Просто он сейчас находится в состоянии глубочайшей депрессии из-за гибели Веры Кондрашовой, которую искренне и трепетно любил. Для него это такое же страшное горе, как и для меня, поверьте – он не понимал, что делал. Ему нужно было выплеснуть свою боль от потери, и он это сделал. Но потом, когда придет в себя, будет об этом жалеть. Ему просто нужно успокоиться и принять для себя умом и сердцем тот факт, что Веры с нами больше нет. Нужно смириться. А это очень и очень трудно. Говорю вам так уверенно потому, что сам недавно прошел через все это.
– У вас тоже была депрессия?
– А вы сами как думаете?! Мы в нашей группе уже все друг другу, как родственники. Легко ли мне было хоронить человека, с которым я прожил бок о бок почти год?!
Все замолкают, я тоже перевожу дыхание.
– Поэтому очень прошу вас: оставьте его сейчас в покое, проявите человеческое участие к его горю. Да, он не был не прав. Но наказания не заслуживает, поскольку в горе своем не ведал, что творил. Лучше разберитесь с тем, кто его подтолкнул к такому шагу. Почему-то мне кажется, что кто-то его настраивал против меня.
Журналисты загудели, получив из моих уст такое сенсационное заявление, снова засверкали фотовспышки и застрекотали камеры.
– У вас есть основания так считать?!
– Есть. Потому что французских папарацци тоже кто-то умело подтолкнул к преследованию Веры. Этот факт зафиксирован в полицейских протоколах, но они хорошо осведомленного «недоброжелателя» так и не нашли.
Пока репортеры шумят, я пользуюсь неразберихой и усаживаюсь в машину. Все. Мавр сделал свое дело, мавр может ехать дальше…
…Встреча с главой корпорации SONY у нас проходит «в дружеской обстановке, и носит конструктивный характер в духе делового, взаимовыгодного сотрудничества двух стран». Это если выражаться казенным языком и сухими газетными штампами. А на самом деле, Акио Морита принимает меня очень тепло и душевно.
Приносит мне личные соболезнования по поводу гибели Веры, по-отечески спрашивает, как я все это перенес. Я, конечно, мог бы перед ним изобразить из себя крутого самурая, но зачем мне Мориту обманывать? Говорю все, как есть.
– Плохо перенес, Морита-сан. Тяжело. До похорон как-то еще крепился, а потом…
Японец сочувственно похлопывает меня по плечу и тоже вздыхает. Видимо, и у самого были тяжелые потери. Но в отличие от меня, глава одной из крупнейших корпораций впасть в депрессию не мог себе позволить. Самураи – они такие. Стойкие оловянные солдатики.