В официальной корреспонденции XVI–XVII вв. часто встречаются упоминания о малом числе белых женщин в колониях. Так, в феврале 1635 г. король писал вице-королю: «Говорят, что в Мономотапе и на реках существует гораздо бóльшая нехватка женщин, на которых могли бы жениться жители, чем мужчин» [137, т. IV, с. 249].
Путешественники, посетившие Мозамбик в XVIII–XIX вв., постоянно отмечали почти полное отсутствие белых женщин. В 1887 г. в Лоренсу-Маркише были только две женщины-португалки [281, с. 81]. Известный хронист Оливейра Кадорнегз свидетельствовал, что солдаты гарнизона и другие европейцы часто вступали в связи с черными женщинами из-за нехватки белых женщин, «в результате чего имеется много мулатов и цветных» [цит. по: 238, с. 30].
Комментируя это важное замечание Кадорнеги, Боксер пишет: «Другим результатом сосредоточения португальских усилий на работорговле было укоренившееся убеждение, что негр может быть законно порабощен и что поэтому он бесспорно низшее существо по сравнению с белым человеком. Мужчина-португалец мог легко вступить в брак с негритянкой по закону или свободно, а ввиду крайней нехватки белых женщин в Анголе он бывал почти вынужден жениться (если он вообще женился) на мулатке или (реже) на негритянке. Но из этой готовности жениться на цветной женщине еще не следует, что мужчина-португалец не имел расового предрассудка, как часто утверждают современные апологеты. Бывали, конечно, отдельные исключения, но превалирующим социальным эталоном было… сознание белого превосходства. Капитан Антониу де Оливейра Кадорнега, который прожил в Анголе более 40 лет, в этом отношении более надежный авторитет, чем доктор Антониу де Оливейра-Салазар, который никогда не ступал на землю Африки» [238, с. 40]. Заслуживает внимания то обстоятельство, что многие представители правящего класса (в том числе Кадорнега) высказывали осуждение в адрес тех португальцев, которые «смешивались» с цветными.
Как видно из документов, королевская власть не поощряла смешанных браков и даже решительно противилась им. К концу XVII в. был законодательно установлен порядок, согласно которому земельные держания (празу) переходили к старшей дочери и сохранялись за нею только при условии ее брака с белым мужчиной, родившимся в Португалии. Этот закон, свидетельствующий о том, что португальские власти противились расовому смешению с помощью законодательных мер, может служить аргументом, опровергающим утверждения об отсутствии расового барьера в португальских колониях.
В то же время смешанные браки в условиях отсутствия возможностей браков в пределах одной расовой группы никак не могут быть аргументом в пользу теории «расового равенства». К тому же, как видно из многочисленных свидетельств современников, эти браки были, как правило, фактическими, а не юридическими, причем с «цветными» женами чаще всего обращались как со служанками или рабынями.
Таким образом, смешанные браки, на которые так любят ссылаться теоретики лузо-тропикализма, на деле были не результатом отсутствия у португальцев «цветного предрассудка», а вынужденной необходимостью, продуктом конкретной исторической ситуации, созданной отсутствием белых женщин.
Кроме того, следует учитывать, что смешение шло отнюдь не столь быстрыми темпами и не в столь широких масштабах, как это изображает буржуазная статистика.
Португальские официальные издания периода фашизма имели тенденцию преувеличивать численность и удельный вес мулатов среди населения португальских колоний. В начале 70-х годов в Анголе европейцы составляли около 4 %, мулаты — немногим более 1 и африканцы — 95 % населения. В Мозамбике мулаты составляли только 0,5 % населения (в то время как в ЮАР на них приходится 8,5 % населения)[42].
Эта демографическая картина резко контрастирует с положением в Бразилии, где мулаты составляют четверть населения. Причины этого различия заключаются в том, что в Бразилию португальцы (особенно женщины) ехали более охотно, чем в Африку. Вплоть до конца XIX в. португальцам не удавалось колонизировать внутренние районы Анголы и они жили по преимуществу в прибрежной полосе, в то время как в Бразилии они почти сразу же проникли в глубинные районы.
42
Один монах-капуцин, посетивший Луанду в конце XVII в., оценивал ее население в 40 тыс. черных, 4 тыс. белых и 6 тыс. мулатов. По его данным, соотношение между белыми и цветными в Бане было 1:3, а в Луанде 1:10 [368, с. 100–101].