Немаловажная причина заключается, по-видимому, и в том, что в Бразилии африканцы всегда были на положении рабов, находившихся в полной зависимости от белых хозяев, в то время как в Африке доминировали африканские племенные и государственные структуры, члены которых были связаны определенными племенными и другими узами и имели не только эндогамные тенденции, но и возможности отстаивать их, как и свои права на жизнь и свободу. Влияние традиционного африканского общества особенно там, где существовали высокоразвитые политические структуры, было столь сильно, что иногда португальцы воспринимали африканскую культуру [368, с. 101]. Это случилось, в частности, в Мозамбике, где было сильно влияние Мономотапы. Больше всего мулатов появилось там, где был относительно выше процент белого населения и где не существовало развитых африканских политических структур.
В силу сложившихся исторических условий классовая дифференциация в португальских колониях в известной мере совпадала с расовой. Две расы, составлявшие население африканских колоний, находились по отношению друг к другу в состоянии не только расового, но и классового антагонизма. Белые и цветные противостояли друг другу как угнетатели и угнетенные, как эксплуататоры и эксплуатируемые; классовые различия обретали как бы вполне осязаемое материальное воплощение в различии цвета кожи.
Португальские колонизаторы, воспроизведя в своих колониях тяжелейшие формы рабства и феодальной эксплуатации, разделили европейцев и африканцев на два противоположных социальных полюса. Но классовый водораздел колониального общества искусственно маскировался и выступал на поверхности в виде сложной системы расовых и сословных различий.
Результатом того, что португальские колонизаторы подчинили всю экономическую жизнь африканских колоний работорговле, было появление немногочисленного, но экономически и политически могущественного класса белых собственников, имевших огромные земельные участки (донатарии, празейруш), возделываемые с помощью труда рабов и крестьян-издольщиков.
На вершине социальной лестницы в колониях стояли португальцы — уроженцы метрополии (reinoes), монополизировавшие всю высшую административную, религиозную и военную власть. Уроженцы метрополии составляли основную массу не только высших чиновников, офицерства и духовенства, но также и торговой буржуазии и работорговцев. Полные дворянской спеси, а также сословных и расовых предрассудков, кичащиеся древностью своих родов, уроженцы Португалии рассматривали себя как представителей «высшей расы».
На ступеньку ниже на колониальной социальной лестнице стояли мулаты — потомки белых и африканцев. Как правило, они составляли промежуточные прослойки населения — мелких торговцев, посредников в работорговле, ремесленников, низшее офицерство и низшее духовенство, но некоторым из них удавалось нажить крупные состояния или занять высокое положение в армии, церкви и в работорговле.
Особенно много мулатов проживало на островах Зеленого Мыса, Сан-Томе и Принсипи. Это было связано с тем, что, когда эти острова были открыты португальцами, они были необитаемы. Их население образовалось путем смешения европейских колонистов с африканскими рабами, ввозимыми туда в большом количестве с материка. Острова Сантьягу (острова Зеленого Мыса) и Сан-Томе в течение долгого времени служили своего рода складами «живого товара», где собирали рабов с Верхнегвинейского побережья и где они ожидали в специальных помещениях отправки в Южную Америку. Ввиду отсутствия белых женщин португальцы и мулаты часто женились на рабынях-африканках, в результате чего появилось население с преобладающим мулатским элементом. Многие мулаты переезжали с островов на Верхне- и Нижнегвинейское побережья, где занимались торговлей рабами, золотом и слоновой костью. «В течение последующих веков, — пишет К. Боксер, — расовая амальгама на островах стала полной, причем негритянский элемент стал преобладающим в физическом, а португальский — в культурном облике» [238, с. 14]. В процессе смешения португальцев с африканцами возник своеобразный диалект креоло — смесь старопортугальского языка и различных африканских наречий, на котором и поныне говорит население островов Зеленого Мыса и Гвинеи-Бисау.
Вся общественная жизнь в колониях была настолько пропитана расовыми предрассудками, что мулаты, презираемые белыми, сами, в свою очередь, с презрением и свысока относились к чистокровным африканцам. Проживший долгие годы в Анголе итальянский миссионер-капуцин Джироламо писал в 1691 г. о мулатах: «Они смертельно ненавидят негров, даже своих собственных матерей, родивших их, и делают все возможное, чтобы сравняться с белыми, что им не позволяют, поскольку им не разрешают даже сидеть в присутствии белых» [63, т. 1, с. 739].