Королевский патронаж (падроаду реал) был, по словам К. Боксера, одной из наиболее ревностно охраняемых прерогатив португальской короны, и на протяжении ее долгой и бурной истории он часто бывал предметом ожесточенной идеологической борьбы между португальскими миссионерами миссионерами других римско-католических государств [241, с. 229]. Патронаж представлял собой комбинацию прав, привилегий и льгот, пожалованных папами португальской короне как патрону римско-католических миссий и церковных учреждений в обширных районах Африки, Азии и Бразилии. Эти права и привилегии юридически обосновывались целой серией папских булл и бреве, изданных с 1456 по 1514 г. [там же]. Вплоть до конца XVI в. в границах действия патронажа от Бразилии до Японии ни один епископ не мог быть назначен и ни одна епархия не могла быть создана без разрешения португальской короны. Последняя добивалась даже, чтобы каждый миссионер, посылаемый в эти районы, имел на то ее разрешение и прибывал туда не иначе, как на португальсгом судне. Португальские правящие круги склонны были рассматривать своего короля как своего рода папского легата, а его церковному законодательству приписывали силу канонических декретов [там же, с 230].
Важнейшая особенность португальской колониальной системы всегда состояла в том, что она искусно использовала идеологическо-конфессиональный фактор в своих политических целях, рассматривая служителей церкви как простых функционеров своего колониального аппарата. Португальское правительство не просто пошло на тесный союз с католической церковью, но и включило ее в свою государственную систему, контролируя ее деятельность и в то же время не допуская над ней контроля со стороны Рима.
Десятины, взимавшиеся короной, теоретически предназначались для содержания миссий и церковных учреждений в колониях. Практически эти средства корона часто использовала для других надобностей.
Одну из главных своих задач правящие круги видели в обращении в христианство как можно большего числа язычников. В отличие от ислама, который в Африке оказался способным к синкретизму — слиянию с местными культами, — католицизм обнаруживал крайнюю нетерпимость к другим религиям. Одной из важных функций католической церкви было преследование инакомыслящих, т. е. тех, кто не имел идеологическо-конфессиональной связи с Португалией и потому рассматривался в качестве потенциального врага. Декрет 1567 г. настаивал на том, что все «ложные языческие и маврские религии» на территориях, принадлежащих португальской короне, должны быть уничтожены [241, с. 68].
Португальский королевский двор с самого начала рьяно взялся за выполнение этой задачи, поскольку видел в христианстве одно из мощных средств политического и идеологического укрепления своего господства в колониях. Уже в начале своей колониальной экспансии он использовал в целях колонизации новых земель не только вооруженную силу облаченных в доспехи конкистадоров, но и «духовную силу» облаченных в сутаны и рясы священнослужителей. По свидетельству Диогу де Коуту, короли Португалии, прилагая усилия к завоеванию Востока, всегда старались утвердить там две власти: духовную и светскую. «Никогда ни одна из них не приводилась в движение без того, чтобы за ней не последовала и другая» [349, с. 69].
Уже первые португальские экспедиции вдоль западноафриканского побережья при Генрихе Мореплавателе, как правило, сопровождались католическими священниками. Первыми европейскими миссионерами в Африке были португальские монахи, служившие в качестве капелланов в основанных португальцами торговых поселениях и проповедовавших христианство среди живших поблизости африканцев. К 1500 г. португальские миссионеры уже вели активную работу при дворах королевств Бенин и Конго. Особенно бурную активность развили миссионеры в Конго, где они добились больших успехов (короли Конго и знать — баконго — приняли христианство, сын короля Аффонсу — Энрике, учившийся в Португалии, был в 1518 г. возведен в сан епископа «в стране неверных») [см. 170].