«А дьявол — тот, кто все это придумал».
Спиря был странный обрезок.
Одним из нарядов для курсантского состава была подзарядка триконок-лозунгов на очередной срок действия. Хороший наряд, много приятнее уборки туалетов, что доставалась Кириллу пару раз… За пределами «Ледового рая» он бы произвел подзарядку триконок вдвое быстрее, чем большинство приятелей. Впрочем, логичнее было бы и вообще иметь самоподзаряжающиеся триконки с самыми примитивными фотоэлементами.
Но в лагере никому не требовались быстрота и логика, в лагере требовалось заполненное работой время. А несогласные с таким порядком могут топать откуда пришли, на ваше место, дамы и господа, желающие найдутся, матерь вашу за локоток! Вы же попробуйте-ка на гражданке отыскать работу, за которую платят такие бабулики…
Подошли к учебному корпусу. Приказа «По классам» еще не было. Остались на улице, снова закурили.
— А интересно, — Ксанка заглянула Кириллу в лицо и покрутила в руках незажженную сигарету, словно не знала, что с ней делать, — кто вывешивает все эти вирши про Дога?
Кирилл дал ей прикурить и пожал плечами:
— Не в теме. Вообще-то многие из наших способны.
— Предыдущая вирша была покруче. — Ксанка затянулась, выпустила изо рта колечко дыма, потом фыркнула и продекламировала: — «У капрала Мити Гмыри между ног две круглых гири, перед гирями конец: голова — сплошной свинец». — Она опять фыркнула.
— Да, в точку придумали! — согласился Кирилл.
Триконку с этим стихотворением удалось вывесить на прошлой неделе прямо в имитаторном классе. Создать ее было гораздо сложнее, поскольку под строками висели и эти самые… гири и свинец. Нежно-розового сосисочного цвета. Правда, без акустического сопровода, ибо это было бы уже слишком тяжеловесно…
— Над кем ржете? — Как обычно, стоило Ксанке приблизиться к Кириллу без общества Спири, рядом оказывалась Сандра Каблукова. — Над Гмырей?
— Над твоими мускулюс глютеус максимус [1], — ответила Ксанка самым своим ядовитым тоном (она перед тем, как собраться в лагерь, закончила курсы медицинских сестер и немного знала латынь). — Интересно, на каких тренажерах развиваешь?
Оказывается, в этих пределах знала латынь и Сандра, которая презрительно ухмыльнулась:
— А что, завидки девочку берут? На твои-то два кулачка ни у одного не поднимется! — Она мимоходом глянула на Кирилла: как тот оценил подколку?
Кирилл счел за лучшее не брать ни чью сторону и отвернулся.
Конечно, Сандра была не права: Ксанка была фигуристой метелкой, в ней всего в меру, в отличие от Громильши, отличающейся высоким ростом, широченными плечами и объемистыми буферами. Но высказать такое мнение значило подбросить хворосту в пламя разгорающегося конфликта. И так сверкающих глазами курсанток скоро придется растаскивать, а для Ксанки схватка с Громильшей запросто может закончиться госпитальной койкой.
Он же, Кирилл, будет выглядеть идиот идиотом…
Конфликт погасил Спиря. Подлетел, схватил Ксанку за руку:
— Имей в виду, когда пойдешь к Догу за нарядом… Он может затащить в ванну и тебя!
— Ее не потащит, она в любой ванне утонет, — фыркнула Сандра, перестала играть желваками на щеках, пригладила ежик стриженых волос, выбросила сигарету в урну и величественно отправилась к входу в учебный корпус.
Ксанка отпихнула Артема, выпятив челюсть, посмотрела на Кирилла, но тот сделал вид, будто ищет кого-то, подчеркнуто повернувшись спиной к уходящей Сандре.
Честно говоря, его раздражало, что Артем так серьезно озабочен судьбой Ксанки. В принципе, конечно, Спирино беспокойство понятно, но метелка должна уметь сама за себя постоять. В конце концов, курсанты готовятся стать солдатами, и тут сопли ни к чему. Пристанет к тебе с принуждением ротный капрал, врежь ему в… эти самые гири. А потом подай рапорт вышестоящему начальнику. На приказы, с которыми не согласны, всегда подают рапорта. Правда, тут не приказ, а действие… Короче, сучка не захочет — кобелек не вскочит! А в общем, курсанткам прозас дают, что не залетели. Сам же стык мало чем отличен от танца. Просто трутся иными органами. И вообще, дамы и господа… Для капрала распластать метлу — что дать в лоб обрезку-курсанту. Это Галактический Корпус, а не детский сад, матерь вашу за локоток!… Но Артем, похоже, в последнее не въезжает. Потому и ходит вокруг Ксанки, как кот вокруг валерьяны. И хочется, и колется!… Проще надо быть. Если деваха тебе не по барабану, дождись личного часа, заведи ее куда-нибудь в укромный уголок, прихвати за ананасы, стащи штаны и сделай так, чтобы она не зря принимала прозас…
— Не писай на зенит, а то в башне зазвенит! — сказала Ксанка Спире, выбросила окурок и нагнулась, поправляя магнитные застежки на ботинках.
Она плохо загорала, и околоштековый пятачок над левым ухом казался немигающим птичьим глазом, удивленно вперившимся в Кирилла. Другой, надо полагать, смотрел в песчаную дорожку, возле которой стояла урна.
— Я перед Догом в сучью стойку не встану, — добавила Ксанка, выпрямившись. — Не такой я паренек, Артюшенька!
И Спиря засиял, будто внеочередное увольнение получил.
А Кирилл еще больше обозлился.
3
Злоба в душе Кирилла Кентаринова жила сызмальства.
Скорее всего, потому что у него не было матери. Вернее, мама-то у него, ясно, имелась, да вот только он ее совершенно не помнил. Осталось лишь призрачное ощущение присутствия рядом чего-то огромного, мягкого и теплого. Чего-то хорошего и вкусного. Наверное, это была мама. То есть, конечно, это была мама! И, наверное, материнское молоко…
Чаще всего это ощущение приходило во сне. И всякий раз было тепло и мягко. А просыпался Кирилл с другим ощущением — гигантской, бесконечной, невыносимой потери. Эта потеря рождала жалость к самому себе, а жалость уже через несколько минут превращалась в злобу по отношению ко всему белому свету.
Кирилл не помнил не только маму. У него не отложился в памяти момент, когда его привезли (или привели?) в приют.
Первое воспоминание было уже в приютских стенах.
— Здравствуй, малыш! Как тебя зовут? — Певучий голос, в котором ничего нет, кроме радости.
— Килил.
— А меня Мама Зина. Я буду твоей воспитательницей. — Высокая женщина в белом платье (это потом Кирилл узнал, что такое платье называется халатом и его носят не только воспитательницы, но и врачи) протягивает новичку конфету. — На-ка!
Тот с восторгом, едва ли не притоптывая от нетерпения, разворачивает фантик, а внутри — ничего…
— Слишком уж ты доверчив, Килил, — говорит воспитательница, передразнивая.
Кирилл не понимает, что ей не понравилось, но не это его расстраивает.
Потом он и сам порой угощал подружек такими «конфетками» — корпорация «Невский завод», производящая джамперы для всей Солнечной системы, выпускала в помощь любителям нехитрых розыгрышей всякие штуковины с использованием формованных силовых полей.
Но тогда, при знакомстве с Мамой Зиной, он знать не знал о конфетах-пустышках. Фантик с медведем был так красив! А разочарование столь велико, что слезы сами брызнули из глаз.
— Э-э, да ты у нас, оказывается, плакса! — сказала Мама Зина осуждающим тоном. — Кто слишком часто слезы льет, тому Единый счастья не дает.
Обида тут же обратилась в злость на обидчицу, слезы мгновенно высохли, и это не укрылось от глаз опытной воспитательницы.
— Э-э, да ты, оказывается, еще и злючка. — Мама Зина покачала головой. — Ну, пойдем, я тебе покажу, где ты будешь спать. — Воспитательница протянула новичку мягкую руку.
Кирилл попытался укусить ее за палец, но Мама Зина была наготове. Сильные пальцы стиснули щеку злючки словно клещами, и Кирилл едва не завопил от боли. Но не завопил — детский умишко каким-то образом сообразил, что лучше вытерпеть. И мальчишка вытерпел. Лишь зубами скрипнул.
— Терпеливый, крысеныш, — удовлетворенно сказала воспитательница.
Клещи отпустили щеку Кирилла.
И тогда он не выдержал — все-таки заплакал.
— К ма-а-аме хочу… К ма-а-аме…