– И при чём тут аутофобия? – не совсем понял я.
– Как ты тогда сказал, эта фобия характеризуется чувством духовной пустоты. Где-то на середине обратного пути, мы все друг с другом переругались. Впервые за время нашей миссии. Мы столько времени провели вместе без ссор, благодаря тебе и твоему мастреству. Ты очень помогал нам в разрешении наших около конфликтных ситуациях. Но то ли ты тогда не поспел, то ли ещё что-то произошло. Мы сами плохо помним ту ссору, она в памяти у всех нас будто в тумане. После ссоры мы разошлись все по своим каютам и не хотели разговаривать друг с другом.
– Даже при случайной встрече отворачивались друг от друга, – добавила Элиз.
– Но причина же должна была быть? – не унимался я. Очень уж хотел вспомнить, что же тогда произошло.
– Должна была быть, да. Но никто из нас её не помнит, – со вздохом сказал Шнайдер.
– Может, Новак-сан помнит, поэтому и стал таким, – внезапно вставила Мику.
– Значит, – я, кажется, понял к чему они вели, – Новак остался один на долгое время, его охватила аутофобия, и он превратился в нечто ужасающее?
– Что значи́т нечто ужасающее? – опять сделала ударение на последний слог Элиз.
– А вы не посмотрели на него через иллюминатор, когда нашли меня в шлюзе? – удивился я.
– Когда мы пришли, там уже никого не было, – серьёзным тоном сказал Шнайдер. – Ты уверен, что тебе это не привиделось?
– Лучше бы привиделось, – обречённо сказал я. – Давайте я подробнее расскажу, что помню об этом походе.
План
– И всё же, я не могу представить то, что нам только что описал Лазарев-сан, – сказала Мику. – Это больше похоже на какой-то бред сумасшедшего.
Несмотря ни на что, она всегда добавляла уважительный суффикс “сан” ко всем, к кому обращалась.
– Если честно, то я и не хочу это представлять, – возразила ей Элиз. – И не только представлять, я и видеть теперь не хочу этого Новака.
– Всегда существует вероятность того, что один из нас повторит его несчастную судьбу, – снова в своей пессимистической манере закончил обсуждение Шнайдер.
Немец, кстати, всё время моего рассказа непрерывно собирал устройство для подачи сигнала на Землю. Он даже ничего не уточнял и не переспрашивал, как делали это Мику и Элиз.
Теперь же мы молчали, каждый думал о чём-то своём, а Шнайдер продолжал мастерить своё устройство.
– А сколько нам вообще осталось лететь? – задал я вопрос, чтобы определить сколько времени у нас есть для того, чтобы либо собрать устройство и передать сообщение на Землю, либо найти способ остановить Новака.
– Мы вылетели за трое суток до начала обычного противостояния планет, – начала свою математическую выкладку Хошино. – С учётом возможностей разгона и торможения нашего двигателя нового поколения, и с учётом нашей максимально допустимой скорости, указанной в инженерных инструкциях корабля, весь наш путь должен был занять примерно 1050 часов, это почти 44 дня.
– Должен был? – заметил я недосказанность в её словах.
– Хай, – кивнула Мику, – Когда Новак-сан ушёл в рубку управления, он смог как-то обойти ограничители. И наш корабль взял дополнительный разгон. Исходя из тех данных, что я сейчас получаю в реальном времени, наша максимальная скорость превышает допустимую на 17%.
– То есть нам осталось? – поторопил я её.
– Три дня. Мы уже пролетели значительную часть пути. Может и меньше, если Новак-сан не включит торможение через, – она посмотрела на свой дисплей ноутбука, – два с половиной часа.
– Почему ты, Мику, решила, что Новак не будет включать торможение? – оторвался от сборки своего устройства передачи Шнайдер.
– Потому что я считаю, что ему это не нужно, Шнайдер-сан, – просто ответила девушка.
– Интересное допущение. Как ты пришла к такому выводу? – Шнайдер полностью переключил своё внимание на девушку.
– Судя по рассказу Лазарев-сана, Новак-сан находился в той части корабля без кислородной маски. А если вы не забыли, мы откачали оттуда весь кислород, пытаясь остановить Новак-сана.
А ведь точно! Охотник был без кислородной маски. Как и чем тогда он дышит? Или для его существования не нужен кислород? Но что это меняет?
– Там, как и на всём корабле, есть переносные баллоны с кислородом малой ёмкости, – возразил ей Шнайдер. – Для экстренных ситуаций, например, пожара. Их немного, но их расположение всегда помечено специальными символами на стенах. К тому же, он может задерживать дыхание, но никак не продолжать дышать бескислородной воздушной смесью.