Иногда воссоздаваемый на поверхности маршрут резко сворачивает в сторону под прямым углом, делает зигзаги, и на карте появляются петли, создавая впечатление, будто «Архимед» пятится задом.
— Путь пьяного человека! — замечает Шемине, озадаченно скребя в затылке. Дэвид Нидхэм, сидящий в конце стола, из-под полуопущенных век смотрит на товарищей, чертящих на бумаге извилины, которые напоминают следы обезумевшего зверя, попавшего на песчаный пляж. «Экипаж «Архимеда», — размышляет он, — не сошел с ума. Следовательно, есть какое-то объяснение этим неожиданным поворотам и топтаниям на месте».
Все дело в неровностях рельефа. Он, вероятно, много сложнее, чем можно было себе представить… Если кажется, что «Архимед» все время спотыкается, то, значит, на его пути встают непреодолимые препятствия, а он с ожесточенным упорством птицы, бьющейся о прутья клетки, отчаянно пытается найти выход.
— По-моему, — возражает Дэвид, — все ваши предположения ничего не стоят. Подождем их возвращения, тогда и узнаем, в чем дело.
Жарри с вихром черных волос, который придает ему вид Тентена[11], не разделяет такую точку зрения. Будучи главным представителем CNEXO на борту «Марселя ле Биан», он отвечает за навигационную систему и техническую оснащенность «Архимеда». Десять лет он участвовал во всех выходах батискафа. Его чрезвычайно волнует все, что происходит на дне. Взгляд Жарри, обычно исполненный любопытства, восхищения и в то же время снисхождения, становится хмурым:
— По-моему, ты неправ, — отвечает он Дэвиду. — Те маршруты, которые мы пытаемся нанести на карту с большей или меньшей точностью, я согласен с тобой, понадобятся для воспроизведения фактической траектории «Архимеда». Пока он пеленгует маяк, он лучше нас знает, что делать и куда идти, но как только из-за течения и рельефа, которые постоянно мешают «Архимеду», пеленг исчезнет, батискаф как бы окажется в ваксе. Вот тогда-то от проделанной нами работы будет польза, ты понял?
Жарри — чудесный товарищ, но иногда у него проявляются инстинкты фокстерьера. Если он вонзил во что-нибудь свои клыки, то не любит, когда ему щекочут нервы…
Улыбающийся Дэвид в знак примирения поднимает обе руки:
— О'кей, о'кей, — говорит он.
14 часов 56 минут. В штурманской рубке раздается телефонный звонок. Командир Леконт снимает трубку. Это говорит Арисменди с поста управления батискафом:
— Они оторвались от грунта и поднимаются.
— Понял. Все у них исправно?
— Все. Только несколько сели батареи.
— Отлично, — заключает Леконт, вешает трубку и оборачивается к вахтенному офицеру:
— Прикажите подготовиться водолазам и предупредите кормовую команду обеспечения батискафа.
16 часов. Все высыпали посмотреть на новое зрелище. «Архимед» оповестил, что он находится на глубине 350 метров. Он делает по 35 метров в минуту. Через десять минут он всплывет.
Команда водолазов под предводительством Марселя Бертело наготове. Скафандры лежат в двух шлюпках вдоль борта. Бухта буксирного троса покоится на палубе. Изумительный 120-миллиметровый нейлоновый трос. На корме развернут кабель электропитания.
По всплытии «Архимеда» резервы его батарей будут на три четверти исчерпаны. Пилот, следует полагать, сбросил несколько тонн чугунной дроби, чтобы оторваться ото дна и подняться в мир света. Таким образом, батискаф придется «перезарядить».
А затем, после того как закрепят буксирный трос, боцман подведет «Архимед» поближе, и он займет место в 40 метрах за кормой судна обеспечения. Кабель электропитания в свою очередь займет место рядом с буксирным тросом. Чтобы удержать кабель на поверхности, к нему прикрепят полистиреновые поплавки ярко-оранжевого цвета. Этот кабель будет связывать подводный аппарат и «Марсель ле Биан» в течение двух суток — времени, необходимого для зарядки аккумуляторных батарей, пополнения запасов балласта, бензина, масла… Двое тягостных суток, в течение которых члены подводного экипажа обязаны будут оставаться на захлестываемой волнами палубе батискафа, чтобы наблюдать за ходом этой операции. Неуклюжие в своих костюмах, стянутых в поясе спасательными жилетами, акванавты испытывают в это время не самое большое удовольствие, особенно если море штормит и «Архимед» то и дело захлестывают волны. Они как бы выступают в роли шерпа[12].
16 часов 10 минут. Капитан-лейтенант Арисменди просовывает голову в дверь поста управления батискафом и объявляет собравшимся на левом борту ученым, не отрывая бинокля от глаз:
— Они в 60 метрах.
— Где они всплывут? — спрашивает Экиньян.
— Приблизительно в 300 метрах впереди нас, — отвечает Арисменди.
Развязка близится. «Марсель ле Биан» держится носом на волну, которая с утра стала уменьшаться. Все взгляды устремлены далеко за форштевень, который медленно поднимается и опускается, украшенный усами пены.
В 16 часов 13 минут с верхней палубы раздается чей-то голос:
— Вот он!
«Архимед» появился несколько дальше и левее того места, где его ждали, примерно в 400 метрах. Он низко сидит в воде, накренившись на левый борт, маленький подводный скиталец, похожий на детскую игрушку. Трехцветный флаг позади рубки полощется, как неотжатая половая тряпка.
На «Марселе ле Биан» не раздалось ни «ура», ни других приветственных возгласов. Но голоса встречающих зазвучали энергичнее. Если у кого-то и встал комок в горле, то это скрывается под маской равнодушия… Там и сям слышится счастливый смех. Смех людей, почувствовавших облегчение после тяжелой и долгой работы. Работы, исход которой был неясен и, наконец, определился.
Боб Баллард, возможно, бессознательно, выражает все это в двух словах. Он хлопает Арисменди по плечу и с улыбкой бросает:
— Good job![13] Э-э.
С тех пор как он попал на «Марсель ле Биан», Боб взял за привычку заканчивать фразы междометием «э-э!» Он считает, что это звучит очень по-французски.
Как только «Архимед» появился на поверхности, вахтенный офицер дал малый ход обеим машинам. Через несколько минут «Марсель ле Биан» стал лагом к «Архимеду». Шлюпки уже спешат к нему, нацелив носы на его рубку, и выстраиваются вдоль нее. Между тем водолазы погружаются в воду, уже «на ходу» надвигая на лицо маски. Марсель Бертело входит в рубку батискафа. Фробервиль уже передал по радио, что он стравил воду из входного люка. Бертело отдраивает верхний люк. Всплытие закончено. Трое подводников могут выходить.
Одна из двух шлюпок доставляет их на борт обеспечивающего судна. У них измотанный вид. Их лица вытянулись, потные волосы прилипли ко лбу. Чувствуется, что люди еще только-только завершили длинное и трудное испытание. У них такой странный, подернутый дымкой взор, как будто они несут в себе воспоминание о несказанных приключениях, непередаваемых картинах.
Офицеры, матросы, инженеры, ученые — все собравшиеся на полуюте — смотрят на них. Смотрят так, как будто надеются увидеть в глазах подводников отражение картин неведомого мира, в котором храбрые исследователи путешествовали и тайны которого они выведали.
Тянутся руки, чтобы помочь акванавтам перебраться через леерное ограждение. Возгласы, радостный гул. Их встречают, как возвратившихся с далекой звезды. Их обступают, хлопают по плечу, берут за руки…
Ласково, любяще, но не впадая в крайность; может быть, с инстинктивным любопытством ребенка, который, робко прикоснувшись к рукаву знаменитого летчика, совершившего дальний перелет, ожидает обнаружить у себя на пальцах звездную пыль…
Отовсюду сыплются вопросы. Архимедовцы молчат. Только Ксавье Ле Пишон, перешагивая через рельсы на палубе, роняет: