— Горгонария! Гигантских размеров.
И действительно, великолепная белая-белая горгонария укрепилась на вершине разбитой подушки, внутренность которой выдает структуру постепенно застывавшей лавы.
— Ксавье, фаллосы!
Эту неожиданную новость доставляет Фробервиль. Так и есть: перед акванавтами вырастает лес из фаллосов. Это не дно Атлантики, а просто-таки воскрешенный Делос. Что за странный культ установила здесь природа! Некоторые фаллосы раскололись. По склонам сползает лавовая начинка.
— Весь этот пейзаж круто уходит вниз по левому борту. Скала от нас по пеленгу 330º. Мы поднялись на 10 метров… — продолжает диктовать Ле Пишон.
Фаллосное образование, называемое также слоновым хоботом, на склоне горы Венера, глубина 2750 метров. Слоновый хобот — один из характерных видов почечного ландшафта.
Вместо только что виденных массивных органных труб правильной формы лавовый поток представляет теперь хаотическое переплетение трубок, то прямых, то искривленных, перекрученных, разломанных и выпотрошенных. Здесь лава вытекала через трещины на ее поверхности (кракелюры) и, мгновенно застывая, порождала подобия почек, волокон, наростов, корочка которых в свою очередь лопалась. Эти кракелюры, эти окаменевшие потоки дали три ландшафтные разновидности: «органные трубы», затем «фаллосы» и, наконец, «пальчики», или «пальцы ног», как их будут называть американцы. А весь пейзаж французы окрестили «лавовой требухой».
— Курс 240º. Я сделал снимок, — говорит Ле Пишон. — Лавовая требуха, разлитая по склону. Здесь фронтальная зона выхода расплавленной массы. Голову даю на отсечение!
И добавляет, самому себе:
— Милая-премилая требуха, и к тому же — анфас. Чудесный будет снимок!.. Слева синева (sic!).
Не отрываясь от бинокля, Фробервиль подает реплику:
— Ты видишь, какой чудеснейший Nematonurus armatus сопровождает нас в течение всего подъема?
Это рыбка длиной сантиметров пятьдесят, вся черная, с безобразной квадратной головой и огромным спинным плавником, который снабжен шипами. Рыбка оторвалась ото дна и держится в свете прожекторов, который, судя по всему, ее не беспокоит. Медленно колеблется, как флаг на легком ветру, ее длинный хвост.
— Ага, испугалась моей фотовспышки, улепетывает, — говорит Фробервиль. Следовательно, эта животинка все же реагирует на свет.
На дне, в нескольких метрах от рыбы, распростерся жирный скат. Он бледно-розовый, с беловатыми пятнами.
— Здесь более рыбное место, чем дно Средиземноморья, — замечает Мишель, который лишен возможности созерцать пейзаж, но прислушивается к разговору и комментариям товарищей.
Скат уставился на непрошеного гостя, расправил свой хвост и равнодушно удалился в темноту, сделав несколько грациозных движений плавниками.
«Архимед» продолжает карабкаться вверх вдоль не очень крутого склона. Затем течение снова прибивает его к почти вертикальному склону. Ле Пишон диктует:
— Мы не более чем в двух-трех метрах от вершины. Уже видны необычные детали, огромные подушки, целый ряд огромных продолговатых подушек…
— Царапнуло.
— Что царапнуло?
— Обшивка.
Опять. Акванавты скоро привыкнут к этому зловещему скрежету. На какое-то мгновенье батискаф словно застопорил ход, и облако ила застлало иллюминаторы. Затем резкий толчок… Аппарат свободен. Ле Пишон продолжает говорить, не обращая внимания на стиль и последовательность изложения:
— Обшивкой задели грунт. Передо мной захватывающее зрелище: скопище огромных, очень свежих надтреснутых подушек. Постоянно задеваем обшивкой о скалу, но зато я успеваю сделать удивительные фотоснимки… (Фробервиль прибит течением к стене.) Фотоснимки века… Весьма странно. Он не может выбраться… Выбрался, снова двигаемся… Глубина 2502 метра. Я своего места не уступил бы и за целое царство (sic!). Величественный фронт лавового потока, только-только образовавшийся… Ой, краб! Он недоволен.
Крупный краб, приподнявшись на лапах, изготовился к атаке, нацелив клешни на батискаф. Его свирепые глаза, посаженные на стебельки, вращаются во всех направлениях. Шум и целое облако поднятого со дна ила заставили краба вылезти из своего логова.
— Все в порядке, мы вырвались, — спокойно говорит Фробервиль.
Пилот не разделял восторгов Ле Пишона, который готов был застрять у стены навечно. Чтобы окончательно выйти на свободу, он подработал активным рулем. «Архимед» сразу же взмыл вверх, и вскоре стена исчезла из поля зрения.
13 часов 47 минут. «Архимед» снова на уступе, идет в 5 или 6 метрах ото дна. Глубина 2500 метров. Курс на запад. Большие сферические подушки, отчетливо растрескавшиеся. Иногда они достигают нескольких метров в диаметре. В свете прожекторов они походят на гигантских черепах, уснувших под снежной пеленой. Эти сферические подушки получили название «кусто»[31], потому что они впервые были сфотографированы в рифте во время экспедиции научно-исследовательского судна «Калипсо», которое спускало на дно фотокамеру на кабеле. Американцы, желая доставить нам удовольствие, позаимствовали наш термин, но ошибочно применили его к тем разновидностям, которые у нас известны как «фаллосы»! После трехмесячных дебатов стороны решили не давать вулканическим образованиям имена знаменитых исследователей. На дне рифта больше не поселятся кусто, тазиевы или Викторы!
Во всяком случае эти подушки — как бы они ни назывались — мы будем неизменно встречать на террасах и вершинах, причем часто они связаны между собой трубами. Через эти трубы они до своего затвердения иногда опорожнялись, порождая причудливые пещеры, в которых сверху свисают сталактиты из застывшего стекла и часто видны разные уровни истечения лавы. Мишель неожиданно оповещает:
— Маяк в 60 метрах, строго на юг.
От поверхности моря подводный аппарат отделяет сейчас 2485 метров. «Архимед» следует в 5–6 метрах ото дна. Он круто разворачивается влево, чтобы лечь курсом на юг, к пресловутому маяку. Мешает сильное встречное течение, вода не очень прозрачна. Такое впечатление, что она замутнена мельчайшей иловой суспензией. Ле Пишон диктует:
— Мы в толще воды. Дно скрылось под килем. Внезапно, и ушло примерно на 60 метров. Мы находимся на том же уровне, с какого стартовали после первой посадки.
Продвигаясь на юг, «Архимед» за несколько минут покрывает 60 метров. А, только что, идя на запад, он передвигался с большим трудом. Батискаф достигает террасы, покрытой подушками «кусто» и крупными осадочными дюнами, ориентированными в меридиональном направлении; дюны удивительно похожи на прибрежные.
Гидролокатор Страцца показывает, что овальная терраса диаметром примерно 30 метров со всех сторон ограничена скалой. Возникает вопрос: не кратер ли это? В скале, с юго-восточной стороны, заметно лишь одно отверстие.
— Углубимся далее, — предлагает Фробервиль.
Течение препятствует маневру, и батискаф постоянно сносит. Мишель просит обратить внимание, что при большой скорости стала ощущаться резкая вибрация. Может быть, когда цеплялись за дно, повредили лопасти винта? Фробервиль напрягает слух:
— Это несерьезно, — откликается он. — Смотри, Ле Пишон, смотри, какой утес! — возбужденно восклицает он, меняя тему разговора. — Подожди, я скользну влево, и мы медленно обойдем его. Вот мы уже с ним на траверзе. Курс 185º.
Снова вертикальная стена меридионального простирания. Эхолот указывает, что она обрывается 50-метровым уступом к третьей площадке, пока что самой глубокой, лежащей приблизительно на глубине 2600 метров. Лестница под стать Титану. Вдруг Фробервиль восклицает:
— Тысяча чертей! Батарея! Она садится. В ней не более 106 вольт. А по правилам, ее напряжение не должно падать ниже 105. Нам остается самое большее полчаса. Что будем делать?
С самого начала погружения «Архимед» не прекращал маневрировать, включая при этом все светильники, и потребление электроэнергии значительно превысило предусмотренную норму. Совершенно очевидно, что до злополучного маяка так и не удастся добраться, хотя он совсем рядом. Ле Пишон чуточку колеблется и высказывает свое пожелание: