Им было хорошо друг с другом, хоть они ни разу не выказали этого.
— Теперь я понимаю монголов, которые живут здесь; я согласился бы пойти в табунщики, — говорил он.
— Зачем? Или вы считаете себя плохим геологом?
— Кто бы мог подумать, что саратовский техникум с тем самым длинным названием выпускает таких злоязычных специалистов!..
Зной все надвигался и надвигался. Пустыня сделалась коричневатой, она дышала жаром, как раскаленная сковорода.
…Впереди из миражной дымки поднялась стена крутого, скалистого хребта. Потом она загородила полнеба, нависла сумрачной коричнево-серой глыбой, потом стала уходить вправо, отодвигаться.
И внезапно шофер нажал на тормоза.
Что случилось? Опять привал?
— Вылезай, приехали!..
Неужели конец дьявольской тряске? В первую минуту Пушкарев и Валя даже не поняли, что прибыли на место. Здесь, в голой пустыне, будет город?..
— Вряд ли вы найдете в таком местечке основной горизонт, — сказал он, оглядевшись по сторонам. — Ну и ну! Хотя бы в горах, а то как на столе. А вон там, на западе, наверное, и есть горы Гурбан-Сайхан? Да только до них километров пятьдесят, не меньше. И на юге вижу какие-то горы…
— Ничего, переживем, — отозвалась она. — Основной горизонт я уже чувствую. А вот что вы будете делать со своим основным горизонтом? Где он?
Александр и сам не знал где. Казалось, приедет в Гоби и сразу бросится в юрту старого Дамдина, вернет ему кисет из шагреневой кожи. «Гурбан-Сайхан» значит «Три красавицы». Три горы. Восточная оконечность Гобийского Алтая, хребет большой протяженности. Где стоит юрта Дамдина?.. Жив ли Дамдин?..
Откуда-то вынырнул Цокто. Он совсем почернел от солнца и ветра, скалил белые зубы в широкой улыбке.
— Пушкарев приехал! Зачем? — И трудно было понять, обрадован он или раздосадован. — Угля в здешних местах нет — спрашивал у аратов. Какая погода в Улан-Баторе?
— У Дамдина были?
— Пока нет. Не успел. Где алмаз, покажи?
— Нет алмаза, пропал.
Цокто лукаво прищурился.
— Хитрый ты, Пушкарев. Ладно. Приехал — хорошо. Вдвоем хорошо: ответственности меньше.
Автомашины с экспедиционным имуществом и сенокосилкой, которую Сандаг вез в аратское объединение, остановились у высоких сноповидных кустов дэриса. Члены экспедиции выбрались из кабин и кузовов и засмотрелись на открывшуюся их глазам картину: широкая долина уходила далеко на юг. Небо над головою было высокое-высокое, и, быть может, поэтому юрты в голубовато-серых просторах казались особенно маленькими, приземистыми. Вдали на северо-западе маячили столбообразные каменные гряды, поднимались бледно-сиреневые сопки. Там начинался величественный горный массив: отвесные черные скалы, острые утесы и бесконечные нагромождения камней. Ближе виднелись золоченые и черепичные крыши монастыря.
— Приехали!.. — негромко, но торжественно произнес Сандаг. Он снова был среди знакомых гор и степей и радовался этому.
Молодой начальник экспедиции распорядился, чтобы выгружали имущество, ставили юрты и палатки. Он сам указывал, где и кому расположиться.
А со стороны стойбища уже мчались на конях или просто бежали люди. Они окружили автомашины. Женщины с чайниками в руках угощали путников прохладным кумысом, парни помогали разгружать автомашины. Все наперебой приглашали к себе в гости. Гвалт, крик, ржание лошадей, звон железа…
Приезд экспедиции всколыхнул сонную жизнь стойбища, куда редко кто заглядывал из города. Если бы машины остановились всего на час, то и это было бы большим событием. И о нем рассказывали бы до следующего подобного случая. Но, по-видимому, машины не собирались уезжать дальше, и араты сгорали от нетерпения узнать цель приезда гостей. Правду ли говорил Цокто о городе и госхозе? Или наврал? Однако гости все до единого были заняты выгрузкой. Каждый что-нибудь делал, и оставалось только помогать им, отложив расспросы до более благоприятного времени.
Араты сгрудились вокруг сенокосилки. Задние напирали на стоящих впереди, взбирались на плечи друг другу. Зажатые со всех сторон верблюды брезгливо задирали узкие губастые морды, ревели, плевались, вызывая возмущение, взрывы хохота и визг девушек. Сверкали бусы, серьги, серебряные украшения. Дряхлые старухи, перебирая трясущимися руками четки, протискивались в передние ряды. О сенокосилке знали только понаслышке. И вот теперь она стояла на пригорке — совершенно новенькая, пахнущая краской. Всем хотелось получше разглядеть зубья, косу, взобраться на дырчатое железное сиденье, потрогать колеса.