Сердце писца сжалось от страха, а на спине выступил холодный пот. И он сам и его друзья были последователями Конфуция. Закон, которого добивался Ли Сын, означал гибель для них, для их семей и единомышленников… Писец еще ниже опустил голову… «Негодяй! — думал он про себя по-китайски, — карьерист!.. Мерзавец!.. Убийца!.. Казнить людей только за то, что они мыслят!..»
— Продолжай, — сказал Цин Ши.
— «Крамолу следует искоренить… Изъять все литературные сочинения: «Книгу песен», «Книгу истории» и изречения всех философов. Сжечь!.. Казнить либо клеймить лицо и ссылать на каторжные работы — строить Стену и рыть каналы — каждого, кто через 30 дней после объявления приказа не изъял этих книг»…
— Да будет так! — минуту подумав, сказал Цин Ши. — Ты можешь назвать тех, кого необходимо казнить?
— Если Ваше Величество мне прикажет… Для блага империи!
Цин Ши сделал знак писцу, чтобы он записывал. Ли Сын начал называть имена. Он произносил их так тихо, что даже телохранители не могли расслышать, кого он называл. В глазах писца потемнело — имена его ближайших друзей следовали одно за другим. Он все время ждал, что сейчас Ли Сын назовет и его…
— Остановитесь!.. Что вы делаете!.. — Александр Петрович наполовину высунулся из императора и с негодованием размахивал руками.
Это было невообразимое зрелище — раздвоенный человек на троне. Две головы, четыре руки и одно туловище! Один молчал и был каменно неподвижен. Другой прямо-таки бесновался…
— Дураки!.. Идиоты!.. — кричал он, стараясь привлечь к себе внимание императора. — Что вы делаете, Цин Ши?!. Разоряете страну… Лишаете крестьян земли и превращаете их в рабов!.. Собираетесь уничтожить лучших писателей и философов!.. О, вы — безумец! Знаете, чем это кончится? Через пять или шесть лет великое крестьянское восстание разнесет на части созданную вами империю!..
Наверно, он еще не вполне проснулся, иначе бы сообразил, что никто, кроме нас, не может его услышать. А нас он не видел — каждый был с кем-нибудь совмещен. Когда Александр Петрович вдруг замолк и начал озираться по сторонам, не понимая куда мы делись, я встал, чтобы показаться ему на глаза. Кажется, он понял, потому что кивнул мне и, не проронив больше ни слова, бессильно откинулся на спинку трона. Теперь там снова сидел один человек.
Ли Сын продолжал называть имена. Мне захотелось узнать — кто же он в действительности: подлый доносчик и карьерист или на самом деле верит, что истребление книг и ученых полезно для государства. Я шагнул вперед и совместился с Ли Сыном… Он верил! Он искренне хотел укрепить власть императора и создать новые законы, такие, чтобы…
Не знаю уж, какие еще законы он собирался создать. Перед моим лицом мелькнули измазанные тушью руки, и хилое тело царедворца с хриплым криком повалилось к моим ногам. Писец душил Ли Сына за горло. Ли Сын мычал и судорожно бился в его руках. Лицо его из желтого становилось лиловым… В следующий момент копье одного из телохранителей пронзило писца насквозь. Тяжело дыша, Ли Сын поднялся с пола. Телохранитель выдернул копье из спины распростертого на ковре писца, и хлынувшая из раны кровь залила белый шелк свитка, размотанный на полу. Ли Сын поднял свиток и, сокрушенно покачав головой, стал стряхивать с него капли крови.
В продолжении всей этой сцены Цин Ши даже не пошевельнулся. Ни один мускул не дрогнул на его лице… Теперь он сказал:
— Посмотри, всех ли кого ты назвал, записала эта собака?
Ли Сын поднес свиток к глазам. Несколько строк в нем были густо замазаны тушью.
Дальше шли строки, которые были написаны уже после того, как я покинул тело писца.
— Ну? — спросил император.
— Он проклинает Ваше Величество, — мгновенье поколебавшись, сказал Ли Сын. — А дальше — прощальное письмо его матери, жене и детям…
И тут, впервые за все время, улыбка появилась на лице императора.
— Хорошо, — сказал он, вставая с трона. — Письмо будет им вручено… перед казнью. А список имен… Ты сам составишь его!
В сопровождении телохранителей они вышли из зала через дверь, находящуюся позади трона. А через переднюю дверь в зал уже снова вступила стража и вошли слуги, чтобы унести труп.
Мы как обалделые смотрели друг на друга. Александр Петрович медленно встал с трона и направился к Нкале, лицо которой было белее снега. Если бы он не поддержал ее, она бы упала на пол.