Даже в момент смерти лесоносец обладает невероятным достоинством и мощью. Мне выпала большая честь стать свидетелем последних нескольких минут жизни этого великолепного экземпляра, и я зарисовал его как раз в тот момент, когда первые падальщики прибыли к началу пиршества.
Лесоносец неоднократно пытался преодолеть двухметровый подъём, но ему ни разу не удалось поднять свою огромную ногу достаточно высоко. Он остановился, и я увидел, как его тело содрогается. Внезапно, сделав могучий рычащий выдох, огромное животное рухнуло вперёд, зарываясь массивной головой в глинистую почву. Хрупкие деревья трещали и разлетались со спины животного, словно копья. Похоже, зверь навечно останется в этом месте, которое, как я понял, должно было стать его последним пристанищем; его ноги печально скребли по земле, пока, наконец, всё не затихло. Я решил зарисовать эту проникновенную сцену, чтобы почтить столь величественный уход из жизни этого существа.
Уже вскоре после смерти лесоносца рядом появился стрелорот – первый из многих всеядных хищников, собирающихся на этот лёгкий пир. К тому времени, когда я закончил зарисовку, здесь кормились в явной гармонии друг с другом, как минимум, дюжина крупных животных и целые толпы падальщиков меньшего размера. Сальтостволы находились ровно на том же месте, где я оставил их за час до этого.
Я изучал сальтостволов около часа, пока они покоились на своих поджатых ногах, а шестигранные средние части их тел быстро вздымались и опадали после недавней погони. Теперь, когда я подобрался поближе, мне было видно, что их тела имели очень лёгкое строение, и решётка из мускулов явно лежала тонкими слоями на поверхности тела.
Меня отвлекла пара тяжело бредущих желесосов, которые набрели на заросли желейной пузырчатой травы. Охваченные порывом жадности, неуклюжие существа прорывали дрожащие мешки растительного геля и выпивали их содержимое при помощи своих сверхдлинных хоботков. Прошло совсем немного времени, и первые пузыри уже превратились в спавшиеся оболочки, а жидкость из них была высосана досуха или разлита.
После этого насытившиеся желесосы начали методично переходить от одного пузыря к другому, разрывая их явно ради интереса. Гель вываливался наружу целым потоком крупных кусков, которые на земле растекались в лужицы с бугристой поверхностью. Когда все пузыри с желе были разорваны, из своих гнёзд-тоннелей появились десятки мелких попискивающих конических прыгунов, желающих ухватить кусочек полужидкой оболочки пузыря.
Группа бочковидных веслолапов серебристой окраски бродила вперевалку, не прячась и направляясь в сторону неподвижных сальтостволов. Я решил последовать за ними, чтобы посмотреть, насколько близко я смогу подойти к огромным монопедалиям. Я думал, что, если я оставался рядом с веслолапами, они могли бы и не заметить меня, поэтому скользил на небольшой высоте – десять метров. Я пребывал в уверенности, что мой план успешен, потому что я подобрался к гигантским трубам примерно на тридцать метров. Внезапно все четыре существа сжались, вдохнули и подпрыгнули в воздух. Они пропали в один миг, кувыркаясь и вращаясь в сторону горизонта, и я отправил свой ’конус в стремительную и яростную погоню.
Однако прошло всего пять минут погони, когда зазвенел звонок, предупреждающий меня об угрозе нехватки топлива. Я прервал погоню и тем самым спас свою гордость, потому что у меня, вероятно, не было ни единого шанса поймать сальтоствола. Я передал свои координаты центру контроля «Орбитальной звезды» и подождал, пока они синхронизируют спуск модуля-заправщика и устроят мне рандеву с ним. Два часа спустя модуль совершил посадку примерно в километре от моего местонахождения.
Лесной брюхолаз и хлебальщик
КАРТИНА XI. «Три крючкохвостых летуна внезапно выпорхнули из листвы и вспугнули лесных брюхолазов».
Многочисленные, но небольшие и изолированные друг от друга леса Дарвина IV вызвали у нас самое сильное огорчение и стали самой большой неудачей. Мы оказались совершенно не подготовленными к ведению исследований в глубине этих ограниченных по площади, но густо поросших растительностью лесистых местностей; летучие конусы были слишком велики для того, чтобы мы могли проникнуть сквозь лабиринты лиан и стволов деревьев. Тем не менее, однажды я сумел пробраться сквозь заросли пластинокорого дерева на совершенно невероятное расстояние в четыре километра. Оказавшись в изумрудных глубинах леса, я открыл поистине волшебную природу этих небольших природных сообществ. Лучи золотистого света, отфильтрованного кронами деревьев, пронизывают тень, освещая пучки листьев, участки коры или покрытый ковром листвы подлесок. Маленькие четырёхкрылые летуны порхали в лучах света, вспыхивая яркой голубизной на фоне лесного мрака. Эти и другие образы дополнялись нежными ксилофонными звуками, которые издавали тысяч гремящих орехов – похожих на колокольчики семян пластинокорого дерева. Каждый из них состоял из двух маленьких ударных частей, образованных корой, которые стучат по его оболочке, в конце концов высвобождая орех и позволяя ему упасть в подлесок. Звук этих орехов напоминает какую-то прекрасную симфонию в исполнении деревьев.
Лесных брюхолазов, похоже, совершенно не беспокоит утрата задних конечностей. В действительности же я заметил, что их подвижность лишь увеличивается, как только ноги отпадают. Хотя тело может выглядеть массивным, фактически оно весит немного: его легко можно приподнимать над землёй, совершая резкие развороты.
Я решил следовать вдоль небольшого ручья, рассудив, что над ним листва будет не такая густая. Также я чувствовал, что у меня будут неплохие возможности встретить на каменистых берегах ручья живых существ. Уведя свой ’конус глубже в лес, я был вознаграждён зрелищем двух существ, тяжело бредущих к воде. Я «припарковал» ’конус и наблюдал, как более крупное существо из этой пары понюхало воздух при помощи своих гипертрофированных фиолетовых ротовых трубок. Похоже, животное было осведомлено о моём присутствии, но всё же, подобно многим существам Дарвина IV, полностью игнорировало меня. Это поведение, которое, несомненно, восхитило бы любого натуралиста, является результатом отсутствия у животных опыта общения с чужаками. Получив удовольствие от этого безразличия, я устроился поудобнее, чтобы понаблюдать за этой парой лесных брюхолазов, как я решил их назвать. Я предположил, что это были родительская особь и её потомство, и заметил, что между ними имелись различия как в размерах, так и в количестве конечностей. Родительская особь обладала лишь двумя ногами и полозом, но, когда она повернулась, я заметил свисающую вниз морщинистую тканевую складку как раз в том месте, где должна располагаться нога ювенильной особи. Это явно выраженное уродство приковало к себе мой интерес, даже когда три крючкохвостых летуна внезапно выпорхнули из листвы наверху и вспугнули лесных брюхолазов. Родительская особь отступила к дереву, полностью содрав свою «деформированную» ногу. Ничуть не обеспокоившись своей потерей, животное встряхнулось и вновь повернулось к воде. Я был поражён тем, что не увидел никакой раны, и сделал вывод о том, что этот вырост был неотеническим остатком конечности, использовавшейся на раннем этапе жизни этого существа, прежде чем оно научится управлять своим остроконечным тазовым полозом.