КАРТИНА XIX. «Он выглядел, словно какой-то причудливый собор органического происхождения».
Единственная и непрерывная прибрежная зона на Дарвине тянется на тысячи миль вокруг Амёбного моря в северном полушарии. Этот пляж – странное во всех отношениях место: здесь нет ни песка, ни луж морской воды, ни даже волн, плещущихся вдоль его края. Вместо этого можно заметить лишь непрерывно повторяющееся медленное расширение и сокращение студенистой матрицы, которая лежит метровым слоем поверх подстилающего её пляжа. У этой области есть одна поистине нереальная особенность: по одну сторону находится обширное пространство самого «моря», поверхность которого слегка колышется и волнуется от ветров, дующих не всегда, а по другую сторону, более чем на метр ниже него, находится пляж – он настолько плоский и неподвижный, что кажется искусственным сооружением. Именно здесь идёт безмолвная война между колониальным существом, которое мы назвали Амёбным морем, и одиночными существами с Дарвина IV. Прибрежная зона – это экологическая нейтральная полоса, место постоянного движения и столкновений между двумя безмолвными армиями, и земля хранит следы этих событий.
Похоже, «море» теряло свои территории на протяжении последних нескольких тысяч лет. Среди свидетельств в пользу этой точки зрения – та часть ровной прибрежной земли, которая занята либо молодой порослью, либо более старыми растениями, основательнее закрепившимися в этих местах. На некоторых из отвоёванных участков едва заметны признаки начала роста растений, а другие, давно отвоёванные клинья земли густо покрыты зарослями пляжных пальчиков – чрезвычайно медленно растущих суккулентных растений привлекательного облика и лавандового, розового и коричневого цвета. Отступление «моря», однако, является следствием не наступления растений, а деятельности бесчисленных специализированных животных, которые кормятся на обширных студенистых краях колонии.
Потрясающий, похожий на собор цефалон императорского морского странника потряс моё воображение и как архитектурное сооружение, и как биологический объект. Мне трудно было поверить, что такое существо вообще могло ходить, пока одно из них едва не прошло по мне!
Явное отступление «моря» может быть циклическим процессом, в котором играют роль волнообразные колебания численности популяции жителей прибрежных районов – различных видов, живущие вокруг колонии и зависящих от неё. Многие из этих видов проводят по многу часов в день, отрывая края гелевого пласта. Они, хотя и подвергаются некоторой угрозе со стороны немногочисленных береговых хищников, ведут более спокойную жизнь, чем их родственники с равнин, потому что в основе их экосистем лежать беззащитные, богатые белком ресурсы «моря». Они используют желеобразную матрицу множеством различных способов. Многие из прибрежных обитателей всасывают её кусочки, которые они собирают непосредственно для питания, тогда как другие разжижают её куски, запасая их как для себя, так и для своего брачного партнёра. Есть и такие виды, которые откладывают яйца на поверхность или в толщу упругой биомассы, и их выклёвывающееся потомство пользуется всеми преимуществами питания и защитной изоляции, которые даёт матрица. Наконец, есть такие существа, которые селятся внутри самой матрицы, и никогда ни ногой не ступают на твёрдую землю.
Разнообразие форм жизни в прибрежной зоне дало мне много часов приятных наблюдений. Моё внутреннее эстетическое чувство положительно отзывалось на успокаивающе плоский ландшафт и странных существ вокруг, и я провёл в этих местах больше времени, чем, возможно, было бы оправданно. Мне казалось, что берег был важным местом, потому что я не нашёл бы другого места, где живые существа были настолько специализированными.
Поэтому я проплывал над береговой зоной с тихим ощущением удовлетворенности, с тем чувством, которое, думаю, до меня испытывали бесчисленные путешественники во время своих исследований дикой природы. Было хорошо побыть одному, увидеть такие вещи, каких никто никогда не видел, почувствовать себя маленькой составляющей какой-то обширной и универсальной системы. Наслаждаясь этим чувством восхищения, я много дней путешествовал вдоль края Амёбного моря.
В один из этих дней я увидел издалека огромный и внушительный предмет – сломанный и поблекший череп императорского морского странника. Он лежал, частично погружённый в болотистую землю, и его гигантский гребень указывал ввысь, напоминая какой-то причудливый собор природного происхождения. Приблизившись, я увидел, что его выбеленная поверхность была пронизана бесчисленными отверстиями нервов и швами; во многих из них устроили свои логова мелкие животные, оставив после себя гнёзда из торфяного растительного материала и помёт, который длинными коричневыми полосами испещрял поверхность цвета слоновой кости. Эти гнёзда, устроенные снаружи, похоже, были покинуты в течение какого-то времени, потому что я не нашёл никаких свидетельств того, что в данный момент они были кем-то заняты.
Я облетел вокруг черепа и влетел внутрь него через одно из огромных жаберных отверстий, оказавшись в довольно густом полумраке. При всей величине черепа его стенки были замечательно тонкими, и повсюду вокруг себя я мог видеть постепенно шелушащиеся огромные костяные пластины; подо мной пол этой искусственной пещеры был покрыт слоем отшелушившихся хлопьев костей. С «потолка» свисала огромная примитивная мозговая коробка, которая выглядела изъеденной во многих местах. Когда я изучал её, мне показалось, что я видел крошечные движущиеся точки света, и потому решил пройтись по этому месту своими инфракрасными сканерами. Я был тут же вознаграждён зрелищем сотен летучих существ, протискивающихся внутрь мозговой коробки и выбирающихся из неё. Я щёлкнул выключателем звуковых колонок, и меня едва не оглушила какофония их трескучих эхолокационных сигналов; я выключил их и продолжил свои исследования в тишине.
Мне так и не удалось получить чёткое представление об облике этих существ, потому что, пока я летал кругами внутри черепа, внезапный толчок вывел мой ’конус из равновесия. Сигнальный ревун отключился, а в попытке восстановить вертикальное положение я смог разглядеть большую пластину кости, которая, кувыркаясь, падала на землю. Эта переделка предостерегла меня об опасности длительного пребывания внутри черепа, и я поспешно выбрался наружу сквозь то же самое отверстие, через которое попал внутрь.
В соответствии с нашим соглашением, большинство моих детальных таксономических зарисовок фауны Дарвина IV поступало непосредственно к учёным има для создания голографических моделей для музеев. Мне удалось сохранить это схематичное изображение литторалопы, которое было одним из моих любимых.
Оказавшись снаружи, я заметил, что начинался дождь, и что в основании черепа собралось небольшое стадо коротконогих квадрупедалий. Это были мирные, медлительные животные, гладкокожие и белые. Когда они тяжёлой поступью двигались сквозь губчатые заросли пляжных пальчиков к отверстию, ведущему внутрь черепа, я вновь включил звуковую систему; на сей раз на слабом фоне криков летунов я услышал их нежные мяукающие сигналы.
Прошло лишь несколько минут, и целое стадо, насчитывающее около двадцати особей, нашло надёжное укрытие под нависающим козырьком черепа. Я «припарковался» в жаберном отверстии и вновь был вынужден отключить звуковые колонки, потому что их сигналы утонули в криках шумных летунов. Когда они обосновались во мраке, я увидел, что всё тело у них сияло зеленоватым светом – это была особенность, которой я ещё не наблюдал на Дарвине IV. Я назвал этих существ литторалопами.
Внезапно моё внимание отвлекла на себя стая мелких летающих животных, которая поднялась на крыло с удивительной скоростью. В течение нескольких секунд стая безумно кружилась в тёмных глубинах черепа, и их крохотные оранжевые биологические огни выглядели, словно тлеющие угольки какого-то раздутого ветром костра. Я был окружён их струящимся сиянием, когда они с невероятной скоростью пролетали мимо меня и вылетали из жаберного отверстия. К тому времени, как я развернул свой стул, их уже нигде не было видно – их поглотили изливающиеся дождём тучи.