Сдутые пузыри пузырерога располагаются на его боках на гигантских ветвистых «рогах». Когда они раздуты, их жуткий гудящий крик – это один из самых назойливых и легко узнаваемых звуков на планете.
Во время стычки с соперником пузырерог растопыривает в стороны свои «рога», агрессивно надувая большие пузыри небольшими порциями воздуха. Претендент отвечает тем же, и ещё начинает ходить вокруг своего соперника медленным и неторопливым (и столь же смешным) шагом на цыпочках. Было сложно удержаться от смеха, наблюдая за этими продолжительными стычками; мне приходилось постоянно напоминать себе, что эти два дуэлянта готовы сражаться насмерть. Я никогда не видел, чтобы эти территориальные демонстрации заканчивались смертельным исходом, но длинные кровавые шрамы были обычным делом.
Тундра
КАРТИНА XXVI. Северные полярные флюгера вращаются над тушей унта.
Полярная травяная волокуша и тундровый пахарь
КАРТИНА XXVII. «Я решил пролететь вдоль края ледника, обследуя его поверхность, покрытую трещинами».
Вскоре после того, как я покинул горную область Дарвина, в Экспедиции случилась трагедия. Я путешествовал на север, задумав присоединиться к моим коллегам-исследователям, докторам Исуду и Изайру, над полярными пустошами. Проплывая над болотистыми торфяниками, окаймляющими тундру, я слушал по радио дальнего действия непостижимую и непереводимую беседу двух инопланетных ксеногеологов. Они сидели в отдельных ’конусах на расстоянии около пятисот километров от меня и летели над ледниковым покровом в сторону магнитного полюса. Всё выглядело абсолютно нормально; беседа учёных была продолжительной и явно непринуждённой, прерываясь сериями быстрых щелчков, которые, как я догадался, были у има смехом. Мне нравилось слушать их странный язык, богатый свистами и переливами, пока я спешил к назначенному месту встречи. По моим оценкам, я смог бы встретиться с ними примерно через час. А затем радиосвязь совершенно неожиданно замолчала, а у меня на экране замигал указатель места происшествия.
В первый момент я предположил, что эти двое ксеногеологов просто закончили беседу, и один из них случайно запустил маяк наведения на место происшествия. Но по мере того, как минуты радиомолчания тянулись одна за другой, моё беспокойство росло всё сильнее и сильнее. Я запустил проверку их местоположения и обнаружил, что оно не изменилось с момента последнего обновления данных моего компьютера десятью минутами ранее. Меня охватило зловещее предчувствие. Прошло не менее тридцати минут, прежде чем я добрался до них; до того момента я мог лишь сидеть и нервно наблюдать полосу субарктического ландшафта под собой.
Плоский ландшафт тундры Дарвина IV имеет почти однородный зеленовато-коричневый цвет. Разбросанные по нему участки низкорослой белой и голубой растительности смягчают суровый и однообразный облик этой скудной экосистемы. По мере приближения к обширному ледниковому щиту землю во всё большем и большем количестве усеивают бесчисленные округлые валуны.
Оба полюса Дарвина IV покрыты ледниками огромных размеров. Северный ледниковый щит, к которому я направлялся, отличается от своего южного визави большей толщиной и зубчатыми пиками гор B14 и B15 близ центра. На Южном ледниковом щите таких видимых горных вершин нет совсем.
Преодолевая километр за километром, я начал различать на горизонте тонкую белую линию. Сверкая на фоне серо-зелёных облаков, край ледника казался искусственным, словно невероятно длинная побеленная оштукатуренная стена, раскинувшаяся вдоль всего горизонта. Я набрал высоту, и теперь мне был виден полярный ледниковый покров, уходящий вдаль – молочно-белый океан льда, сияющего в меркнущем свете солнц, словно сломанная и выщербленная металлокерамическая пластина. Пока я смотрел, по поверхности льда потянулось плотное белое облако замёрзшего пара, затеняя солнца и скрывая из виду ледяные поля. За считанные мгновения я тоже попал в бушующее облако абсолютной белизны, исторгающее потоки града. Я начал всё явственнее ощущать возрастающее чувство дезориентации. Едва не впадая в панику, я запустил компьютерный топографический горизонт; его графический линейный образ позволил мне ощутить себя хоть немного спокойнее.
Внутри высокой горбатой спины травяной волокуши находится масса её эхолокационного аппарата – одного из самых крупных среди всех существ на Дарвине IV. Это почти второй мозг.
Мне было достаточно легко представить себе, что могло случиться с моими двоими коллегами: они могли лететь близко друг к другу, осуществляя сейсмические исследования при помощи спаренных приборов, когда на них обрушился этот или подобный ему шквал. Я мог живо представить себе два лёгких ’конуса – брошенные один на другой, сталкивающиеся и разрушающиеся... Я надеялся, что ошибался, но по мере того, как сила окружающей меня бури всё возрастала, я начал бояться худшего.
Паря на высоте пятидесяти метров, я кружился, словно снежинка на ветру, и мелкозернистый град бил мне в ветровое стекло. Гироскопы моего ’конуса работали изо всех сил, чтобы удержать меня в нормальном положении, но искусственный горизонт, проецируемый на ветровое стекло, бешено раскачивался. Затем буря утихла почти так же внезапно, как и началась. Тундра оливкового цвета подо мной становилась всё более и более различимой, а наверху в кобальтово-синем небе вновь сияли солнца.
Когда шквал прошёл, я восстановил контакт с сигналом наведения и примерно через десять минут уже парил над местом последних координат учёных. Свидетельства их судьбы были разбросаны по земле и льду на краю ледника. Тысячи похожих на конфетти кусочков металлокерамики и титана, окрашенных в оранжевый цвет и погнутых, лежали широким веером длиной около сотни метров. Два массивных турбовентиляторных двигателя Изара валялись, спутавшись в единую массу, и их роторы были сцеплены. Я не увидел ни тел, ни даже клочков оранжевых лётных костюмов.
Я связался с «Орбитальной звездой» и передал грустные новости о своём открытии и координаты места крушения. Мне сказали, что партия для проведения расследования спустится в течение часа.
КАРТИНА XXVIII. «Это существо выглядело так, словно ему был в тягость его собственный способ передвижения».
Через два часа, после тщательного опроса (который включал полную выгрузку записей моего компьютера) меня отпустили продолжать исследования. Покидая место крушения, на экранах заднего вида я видел летающие зонды уборочной команды, которые уже начали свою работу. После того, как они выполнят свою задачу, на Дарвине IV не останется никаких физических следов моих коллег. Я знаю, они оценили бы это.
Пусть в жизни я не был достаточно хорошо знаком с этими двумя ксеногеологами, но меня всё же сильно угнетала их гибель. Мои мысли продолжали возвращаться к месту крушения и разбросанным там обломкам. Вместо того, чтобы направиться вперёд и продолжать исследования, я «припарковался», включил на звуковых колонках Пятую симфонию Шостаковича и сел, блуждая взглядом по пустынной тундре. Возможно, это была моя попытка устроить поминальную службу.
Когда симфония закончилась, я вернулся к работе. Я решил пролететь вдоль края ледника, обследуя его поверхность, покрытую трещинами, как и намеревался ранее. Его голубоватая ледяная стена в разных местах поднималась на разную высоту, иногда измеряемую тысячами метров, тогда как на других участках лёд был не больше нескольких метров в высоту. Землю перед ним усыпали целые поля кусков льда, отколовшиеся от трескающегося основного массива ледника. Эти куски, источенные ветром и солнцами, принимали самые причудливые формы. Тундра напоминала исполинскую шахматную доску с сотнями белых извитых фигур, медленно оседающих в свете скудного полярного солнца.