Основываясь на росте деревьев, я оценил, что животное закопалось и сохраняло неподвижность на протяжении, как минимум, десяти лет. В действительности я просканировал лесоносца на предмет признаков жизни, будучи не совсем уверенным, что животное было живо. Показания моих приборов были настолько слабыми, что я должен был сделать вывод о том, что животное находилось в спячке. Во время его длительного оцепенения на пористом спинном панцире исполина накопились мелкие животные, а также растения. Инфракрасные датчики выявили большую колонию кустарниковых прыгающих звёзд, а также многогранное жилище колонии кобальтовых ракетострелов.
Я подвергал данный экземпляр животного мониторингу на протяжении двух с половиной недель. Каждый день я возвращался и обнаруживал, что слабые признаки жизни становятся всё сильнее. На девятый день, к своему удивлению, я обнаружил тоннель длиной пятнадцать метров, выкопанный под телом животного. Его длинный яйцеклад медленно выдавливал яйца в маленькую камеру в конце тоннеля.
Через пять дней после кладки яиц килебрюхий лесоносец, пошатываясь, поднялся среди большого облака каменных обломков и почвы. Его напряжённые ноги, дрожащие под огромным весом, от которого успели отвыкнуть, осторожно сделали свои первые за десять лет шаги. Густой лес на спине существа колыхался, словно тростник на ветру, когда оно зашагало вперёд.
После того, как лесоносец ушёл, я в течение нескольких дней парил над гнездовым участком, надеясь пронаблюдать за молодняком, когда он выведется. Но ничего не происходило. Я вернулся неделю спустя, всё равно ничего не изменилось. У меня были другие цели, поэтому я дал координаты участка членам экспедиции, в целом в надежде, что некоторый прохожий мог бы быть в близости во время рождения. Но больше ничего не случилось.
Доктор Брангвин, один из геологов экспедиции, оказался возле этого участка как раз во время появления потомства. По его описанию, каждый маленький лесоносец появлялся из песчаной почвы, покрытый липкой амниотической жидкостью и издающий слабые эхолокационные сигналы. Через час после появления на свет молодые особи, обладающие тремя функциональными конечностями, разбегаются прочь в разные стороны. Они полностью самостоятельны и, похоже, получают удовольствие от своей скорости – ироническая противоположность их медлительному родителю. Лишь много позже произойдёт атрофия их задней конечности, которая заменится привычным полозом, как и у других обитателей Дарвина IV, у которых есть киль.
Лишь после столкновения со странствующими лесоносцами я понял, что странные сдвоенные фекальные следы, которые я замечал повсюду, были продуктами их жизнедеятельности. Эти рыжеватые отвратительного вида насыпи лежат на земле по обе стороны от глубокой траншеи, подобно двойным полосам, часто метровой высоты и многометровой длины; прежде, чем я узнал их истинное происхождение, я подозревал, что они являются артефактом, возможно, оставленным разумными существами. Они часто свивались спиралью в плотные завитки или овалы правильной формы, что я считал признаками их искусственного происхождения. Мне они напоминали приманки, предназначенные для того, чтобы направлять и заманивать в ловушку неосторожную добычу. Получив доказательства своей неправоты, я испытал нечто большее, чем просто небольшие затруднения, и на мою долю выпало немало добродушных шуточек от спутников по экспедиции, которые, конечно же, сами были авторами изрядной порции не слишком точных теорий, касающихся Дарвина IV.
Сальтоствол
КАРТИНА X. «Внезапно цилиндрические животные взмыли в небо».
Однажды днём, делая зарисовки на северных торфяниках близ озера Парри, я получил сообщение от доктора Эвана Тенброка, начальника Геологической Исследовательской Команды, о неких удивительных существах в двадцати километрах от меня. Поскольку доктор Тенброк был известен тем, что его трудно чем-то удивить, я оставил своё занятие и ввёл в свою навигационную сеть координаты, которые передала ГеоИсКом.
Находясь в трёх километрах от места назначения, я заметил существ, о которых шла речь. Четыре очень странных животных трубчатой формы колыхались и слегка изгибались под дуновениями ветерка; в стоячем положении их рост достигал внушительных шестидесяти метров. Их органы равновесия, заканчивающиеся шаровидными выростами, явно были самыми развитыми гироскопическими механорецепторами, которые мне приходилось видеть, и в какой-то момент я задумался над тем, для чего они были нужны этим животным. Затем, приблизившись на расстояние около тысячи метров, я увидел, что мясистые ноги крупных животных начали сморщиваться и сжиматься, и я услышал шипение воздуха от большого, глубокого вдоха. Внезапно четыре цилиндрических животных взмыли в туманное небо. Их потемневшие бока, подсвеченные двойным солнцем Дарвина IV, замерцали радугой биологических огней, когда они завершили кульбит и приземлились в вертикальном положении. Я понял, для чего нужны были переразвитые органы равновесия: это была потрясающая демонстрация координации.
Едва сальтостволы, как я их назвал, опустились на землю, как вновь взмыли в воздух. Этот необычайный способ передвижения как раз и был тем, что, несомненно, восхитило невозмутимого доктора Тенброка. Я тоже находился под впечатлением.
Причина их активности вскоре стала видимой: я заметил облако мелких микро-летунов, пробующих ускользнуть от трубообразных хищников. Из-за расстояний, покрываемых во время каждого прыжка, скорость этой погони была просто потрясающей, и мне приходилось постоянно держать себя в напряжении, чтобы не отстать.
Затем я увидел, как один сальтоствол, проделав потрясающе ловкий манёвр, врезался прямо в рой летучих созданий. Он развернул два гигантских черпака, похожих на зонтики, которые до этого момента были сложены плоско, и одновременно испустил вибрирующий звук, подавляющий ультразвуковые сигналы. Звук вызвал невероятное замешательство в рое существ, и из-за этого они стали лёгкой добычей всасывающих черпаков фильтратора воздуха. В считанные секунды три четверти их роя были всосаны животным, а остальные в это время рассеялись в суматохе.
Сальтоствол, рост которого достигает шестидесяти метров, может подбросить себя в воздух на высоту, втрое превышающую собственный рост. Я видел, как они преодолевают полтора таких расстояния боком всего лишь за один впечатляющий прыжок. Звук их вдохов можно спутать с громким воем ветра на равнинах.
Как облака микроскопических летунов рассеялись в разные стороны, сальтостволы вновь приняли вертикальную позу в шатком равновесии. Боясь, что могу их спугнуть, я «припарковался» на расстоянии около трёхсот метров, вблизи кольцеобразных зарослей необычных, напоминающих колья растений, которые выглядели так, словно их кто-то обглодал. И что было самым странным, в центре этого кольца лежала большая, нетронутая голова стрелорота. Казалось, она была схвачена гигантскими когтистыми руками и откручена от тела, потому что на высохшей коже и костях остались отметины от когтей, а длинные, словно канаты, сухожилия тянулись из обрывка шеи. Длинный колючий язык отсутствовал – очевидно, он был вырван тем же самым неизвестным существом, которое оторвало ему голову. Зарисовывая эту сцену, я постоянно оглядывался через плечо, опасаясь встречи с существом, которое могло так легко разорвать на куски одного из самых свирепых из питающихся жидкостью хищников Дарвина IV.
В ходе своей скоростной погони я заметил особенно крупного лесоносца, который брёл по лугу. В тот момент трудности этого существа, связанные с движением по ровной местности не были замечены мною, потому что я был охвачен азартом преследования. После этого я повернул обратно и обнаружил лесоносца, едва справляющегося с подъёмом на небольшое возвышение. Я сразу понял, что исполин был болен, возможно даже, находился при смерти. Это было явление, с которым я ещё не встречался на Дарвине IV: я никогда прежде не был свидетелем смерти по естественным причинам.