Ни одна смерть на Дарвине IV не выглядела в моих глазах ужаснее, чем та, что выпала на долю лопаторыла, который был завлечён в утробу хлебальщика. Он в буквальном смысле переваривался заживо, и в это время его приглушённые крики отмечали каждый ужасающий момент его затянувшейся смерти.
В считанные секунды его ноги прилипли к её дну, оказавшись в каких-то клейких выделениях. Пока я наблюдал, как борется за жизнь маленькое животное, рот поймавшего его существа медленно закрылся наглухо. Я мог различить два звука, исходящих изнутри: патетический, приглушённый гул неистовствующего лопаторыла и бульканье пищеварительных соков. Вскоре оба звука прекратились, и лес, окружающий животное, которое я решил назвать хлебальщиком, снова затих – за исключением неуместных здесь звуков гремящих орехов, похожих на звон.
Возможно, под воздействием этой короткой драмы я начал ощущать клаустрофобию, находясь в глубинах тёмных, заросших лесов. Я чувствовал растущее желание побыть на просторе, поэтому, оказавшись в следующем относительно открытом месте, я начал медленно влетать среди ветвей. Прорвавшись сквозь густую листву полога леса, я был вознаграждён странным зрелищем парящих в воздухе зелёных пузырей – каждый из них был привязан к короне дерева, словно детский воздушный шарик. На фоне пространства листвы эти покачивающиеся двухметровые шары-летуны, как мы решили их назвать, поблёскивали в дневном свете. До сего момента я остаюсь в сомнениях относительно того, являются ли они растениями или животными, или же они могли быть какими-то паразитами дерева, или спороносными мешочками. Показания моих приборов говорят о том, что они заполнены каким-то лёгким газом, состав которого остаётся загадкой.
Пока я свободно дрейфовал над лесом, гудящая стайка крючкохвостов с шумом взлетела с деревьев подо мной и понеслась в сторону открытых равнин, поросших травой. Не чувствуя безотлагательной необходимости двигаться в определённое место назначения и чувствуя облегчение, выбравшись из островка леса, я развернул свой ’конус и последовал за ними, пока они не скрылись в фиолетовом сумраке.
Кинжальщик
КАРТИНА XIII. «Все существа начали точить свои кинжалы об жёсткую кору».
Самым явно выраженным общественным существом, с которым я столкнулся на Дарвине IV, был живущий на деревьях кинжальщик.
Поскольку эти существа – жители верхней части крон деревьев, я обнаружил их присутствие лишь случайно.
Однажды утром, утомлённый однообразием плоских равнин, я задал на навигационной панели курс на один из самых больших лесных массивов, который нашла и обследовала экспедиция. Он находился на сравнительно небольшом расстоянии от равнины Пифея, где я занимался зарисовками, и к полудню я уже парил на высоте где-то десяти метров над пологом леса. Прокладывая замысловатый маршрут между странным, похожими на пузыри шарами-летунами, которые висели над деревьями, я заметил где-то внизу существо, частично скрытое листвой. Оно сидело неподвижно, поэтому, не будь ветерка, который качал верхушки деревьев, я, вероятно, проглядел бы его. Я был вынужден остановиться примерно в десяти метрах от того места, где скрывалось животное, но даже в «холостом» режиме реактивная струя турбовентиляторов моего ’конуса сдула с вершин деревьев целый вихрь листьев.
На толстой ветке, вцепившись в неё мёртвой хваткой, сидело существо размером с человека; две его передних лапы заканчивались кинжалами, которые были выставлены вперёд в угрожающей позе готовности. Было очевидно, что кинжальщик (так я его назвал) ощутил моё присутствие и инстинктивно принял эту защитную позу угрозы. Он сопровождал эту свирепую позу отрывистыми хрипловатыми звуковыми сигналами, которые я, поддавшись порыву, решил записать и воспроизвести на внешних колонках. Результат этого эксперимента был немедленным и потрясающим.
Хотя в лесах Дарвина IV водится много парашютирующих травоядных животных, кинжальщик – это единственный планирующий хищник, известный в настоящее время. Любое ранение летательной перепонки – серьёзная проблема, а большие разрывы означают невозможность охотиться, а значит, выживать.
Кинжальщик моментально напал на меня! Растопырив свои длинные передние лапы, чтобы растянуть развитую летательную перепонку, и оттолкнувшись мощными задними лапами, он прыгнул прямо для меня и преодолел разделяющие нас десять метров одним ужаснувшим меня прыжком. Ударившись об поверхность ’конуса, он повис на ней при помощи двух своих изогнутых роговых кинжалов: каким-то образом он сумел зацепиться ими за канавку шириной пятнадцать сантиметров, в которой размещалась вращающаяся антенна дальнего радиуса действия. Мне были видны его задние лапы, хватающие и царапающие когтями оптические линзы, пытаясь найти точку опоры, чтобы подтянуться повыше и с большим удобством напасть на меня. Я не мог сдержать дрожь от слепого гнева животного, когда оно болталось в воздухе над деревьями. Мне стало чрезвычайно любопытно узнать, о чём оно думало, когда напало.