За следующие шесть часов мешкоспин совокупился с оставшимися тремя зарывшимися самками. Когда настала полная темнота, я увидел, что его биологические огни загорелись мягким светом. Наблюдая за существом, которое, наконец ушло в темноту, я вновь задался вопросами об одиноких существах, зарытых во влажную почву. Выбирались ли они когда-нибудь на поверхность, или же вся их жизнь проходила под землёй? И на кого они были похожи?
Ответы на эти вопросы должны были ждать своего часа, потому что рассвет застал меня мчащимся над пока ещё неизведанным пространством колониального существа, которое было живым «морем» Дарвина IV.
Через несколько недель я вернулся на место спаривания мешкоспина и обнаружил, к своему восторгу, что земля была достаточно сухой, чтобы позволить провести точное исследование приборами того, что находится под её поверхностью. Из этих шести самок четыре были беременными, судя по интенсивным двойным показаниям, которые я получил при их исследовании. Какое-то неизвестное бедствие унесло жизнь одной из этих шести особей: посмотрев повнимательнее, я заметил, что её выступающий ротовой стебель был сухим и сморщенным.
Результаты моих исследований также дали представление относительно облика самок – представление, которое позже подтвердилось при открытии мёртвой самки, которая была выкопана из своего дома предприимчивым хищником. Закопавшиеся в землю животные напоминали свои мужские аналоги, но с несколькими существенными отличиями: самки были длиннее и обладали роющими плавниками вместо столбовидных ног. Также у них отсутствовал большой мешок, который был таким нелепым украшением спины самца. Плавники, очевидно, позволяли животным выкапывать жилые могилы, которые они населяли. Я пробовал представить себе крупных существ, которые, выкопав для себя ямы, переворачиваются на спину и засыпают себя землёй, потому что именно в таком положении они остаются большую часть своей жизни. Когда стихии уплотняют почву вокруг них, наружу остаются высунутыми лишь их торчащие вверх ротовые стебельки – место отвода тепла, которое служит маяком для самцов.
Как ни странно, за остальные полтора года нашего пребывания на Дарвине IV эти самки так и не принесли потомство. Наша последняя проверка показала, что у них всё в порядке с беременностью, и мы могли лишь предположить, что их беременность была очень долгой.
Императорский морской странник
КАРТИНА XVIII. «Практически никакая сила природы не могла повредить такому существу».
На следующий день после встречи с мешкоспинами я намеревался исследовать обширное Амёбное море, надеясь встретиться с существом, которое мы все видели на спутниковом снимке номер 848.28. Казалось практически невероятным, что можно упустить из виду такое большое существо или его родственников.
Как я понял позже, для начала этого предприятия я мог бы выбрать день и получше: всю ночь облака становились всё гуще и гуще, и в разгар утра было всё ещё довольно темно. Включив лампы в каюте, я запустил проверку систем, ввёл курс в навигационный компьютер, закрепил СД (смотровой дисплей) на наклонном стеклянном окне кабины и снял ’конус с «парковки». Я начал движение; подо мной раскинулась тускло поблёскивающая поверхность Амёбного моря. Фактически же это не было ни «амёбное», ни «море»: эти знакомые термины были использованы для того, чтобы придать комфортное ощущение чего-то знакомого чему-то столь резко чуждому. Единственное «море» Дарвина IV – это на самом деле скорее пустыня в традиционном смысле этого слова – место с малым количеством осадков, суровое и негостеприимное. Тем не менее, жизнь здесь представлена в изобилии, тяготея главным образом к нижней части области наружной мембраны. Под резиноподобной поверхностью находится невероятное количество симбиотических организмов, живущих в составе матричной колонии и служащих её потребностям на правах собственности. Глядя вниз, я мог различить многочисленные слои светящихся существ, взвешенных в геле, а разнообразие их размеров и форм было таково, что составление их полного каталога стало бы делом целой жизни.
Через час после отлёта ’конуса с «парковки» я увидел, что береговая линия исчезла где-то позади, а я находился в сердце самой странной экосистемы Дарвина IV. Гель подо мной выглядел угрожающе: слизистое аморфное существо, в моём воображении жаждущее затянуть меня и моё судёнышко в свою студенистую толщу. Я начал чувствовать опасение, хотя рациональным мышлением понимал, что путешествие ничем не отличалось от исследования любой другой области планеты. По мере того, как я продолжал полёт, мои предчувствия постепенно улетучивались; компьютер ’конуса направлял судно глубже в сердце «моря», а в это время СД выводил непрерывный поток данных на стены кабины. Этот поток данных придавал уверенность и отвлекал внимание, когда внизу скользили однообразные волнистые холмы инопланетной биомассы. Иногда передо мной вырисовывался зубчатый остров, сложенный из вулканического камня, и когда ’конус маневрировал мимо него, мне были видны большие сообщества крохотных светящихся существ, скрывающиеся среди скал, стараясь быть незамеченными. Хотя я не мог различить форму их тел во мраке, я снял их в инфракрасном свете, чтобы изучить позднее. Возможно, они старались избежать реактивной струи, или же плотных стай маленьких, напоминающих диск летучих существ, которых я встречал через каждые четыре километра или около того. Я назвал их дисколётами, и их распространение, возможно, указывало на территориальный образ жизни, хотя я по-прежнему не уверен, какова истинная природа таких территорий. Один раз я видел дисколётов в покое на поверхности геля – возможно, они кормились. Я могу лишь предполагать, что территории шириной в четыре километра отражают размер кормового участка этих странных летающих животных.