Снегоскок, подобно большинству монопедалий Дарвина IV, является рикошетирующим прыгуном и обладает одной мощной ногой, прикреплённой к сложно устроенному тазу. Этот мелкий вид, в отличие от своих родственников, обитающих на поверхности земли, был не особенно быстрым – этот факт я отнёс на счёт проблем, напрямую связанных с передвижением по льду. Тёмные отметины на спине придавали ему несколько угрожающую внешность, словно он скрывался под капюшоном.
Когда он поднимал свою широкую трёхпалую ступню, я мог разглядеть одно приспособление, которое усиливало сцепление со льдом. Ступня его ноги, снабжённая подушечкой, была изборождена глубокими канавками и бороздками, и каждый раз, когда ступня опускалась, мне было видно, что подушечка расширялась и захватывала лёд. Каждая складка, вероятно, обладает какой-то дополнительной микроструктурой, чтобы ещё больше усилить сцепление.
Нижняя сторона тела ледолаза демонстрирует его рот в форме полумесяца, который обдирает верхний слой льда, когда животное ползёт. И ледолаз, и ледяная стрелка, как полагают, являются подвидами фильтраторов воздуха с Дарвина IV, которые ищут свою микроскопическую пищу скорее в замёрзшем водяном паре, чем в воздухе.
Самая необыкновенная особенность снегоскока – это почти независимый «сенсорный пакет», который находится впереди животного во время его движения. Вначале это образование в форме парашюта ввело меня в заблуждение: оно было похоже на какую-то неудачливую добычу, которой грозила неминуемая опасность быть пойманной снегоскоком. Действительно, монопедалий остановился лишь после того, как его «лицо» разделилось пополам вертикальной щелью, а «жертва» была всосана внутрь. Но моё предположение о том, что животное кормилось, было дальше всего от истины – после этого животное извергло свою «добычу» и вновь продолжило бег!
Увеличив и тщательно изучив изображение, я узнал, что куполовидное образование оранжевого цвета прикреплялось к снегоскоку тончайшим нервным шнуром. Также я увидел многочисленные отверстия сифонов на уплощённой задней стороне этого образования, и они все непрерывно выпускали воздух, чтобы удерживать его перед следующим за ним телом. Это чудо физиологической инженерии, и даже сейчас я не в полной мере понимаю его функции. Эхолокатор снегоскока явно испускал сигналы из его тела, и я полагаю, что большинство других органов чувств также находились там. Взглянув внимательнее на строение летающего органа, я отметил наличие крохотного, напоминающего радужку глаза, отверстия на передней стороне органа, и предположил, что это, возможно, было примитивное образование, улавливающее свет. Зарождалось ли оно в ходе эволюции, или же дегенерировало, было ли оно радикальным прогрессом органов чувств на Дарвине, или же отжившим своё придатком, который находился на пути отказа от него – этого мне никак нельзя было узнать. Я не мог не чувствовать того, что это был рудиментарный орган.
Когда снегоскок, не обращая внимания на мои наблюдения, мчался по льду, вытянув голову вперёд, я заметил несколько фиолетовых трубкообразных оотек, прикреплённых к его ноге, и понял, что этот экземпляр, вероятно, умрёт не позже, чем через несколько недель. Эти яйца, снабжённые кисточками на концах, принадлежали чрезвычайно агрессивному виду летучих эктопаразитоидов, получившему подходящее название «крылатый резчик», и после выхода из яиц его потомство, не теряя времени впустую, примется пожирать своего хозяина. Даже сейчас яйца истощали силы снегоскока. Хотя я достаточно здраво понимал реальность паразитизма, вписывающегося в общую картину природы, меня удручало видеть животное, обречённое на такой конец в самом расцвете сил.
Я следовал за снегоскоком в течение часа и прекратил преследование, когда достиг предельно допустимого расстояния полёта. Наблюдая, как он движется в сторону гор, я увидел, что он споткнулся и упал, но затем снова поднялся. Возможно, я ошибся в оценке того, насколько долго суждено было выживать этому существу.
Я вернулся, чтобы найти мою маленькую группу ледолазов, но они уже ушли, оставив вырезанные на леднике зубчатые следы кормления и передвижения, и усеяв его завитками своих фекалий.
Я развернул свой ’конус на юг, и оставил ледник за спиной. Тундра раскинулась подо мной, словно бархатный серо-зелёный ковёр, усыпанный разрушенными ветром валунами. Земля становилась всё мягче, впитывая тепло недавно взошедших солнц.
Воздух
КАРТИНА XXXII. Величественный летун — чёрный пузырекрыл.